Никоарэ Подкова - страница 52
Пока двенадцать служилых ходили из угла в угол, чертыхаясь, размахивая и коля тесаками, я, смиренный Агафангел, призадумался над словом «копье»: заметил я, что настоятель слово сие выговорил, пристально глядя на меня. «Копьем» прозывался один наш друг, свивший себе гнездо в безлюдном месте — в пещерах каменоломни. Был он разбойником и приходил туда с товарищами делить добычу. Мы, монахи, жили с ним в дружбе. Разбойники хватали за бороды одних богачей и вспарывали только туго набитые золотом пояса.
Услышав слово «копье», подумал я: наш отец настоятель — мудрый человек. Дело-то было в ночь под воскресенье, други наши, должно, уже прибыли в пещеру каменоломни. Ведь в праздник-то и им трудиться заказано.
Выскользнул я потихоньку во двор, кинулся бежать, вскочил на лохматого конька, знал — поведет он меня, куда надо. Погонял я его одними поводьями, шпорами не колол, а через час уже был в каменоломне; стал я молить Копье с разбойниками спасти нас. Разбойники наши — люди благочестивые, вскочили они на коней, захватили пики, кистени и поскакали к святой обители; впустил я их в потайную калитку, в которую сам вышел. И случилось так, что лишь только мы проникли в покои настоятеля, ударила молния, загремел гром. Бросились мы на гостей, уложили всех по очереди. Отец настоятель был распростерт на полу; жгли они ему пятки свечами и уже приготовили шипы, чтоб вогнать под ногти. Трое благочестивых монахов сгибли в тяжких муках. Копье с товарищами прикончил всех грабителей, осталось нам только вымолить у Господа Бога прощение их грешным душам.
А теперь сами подумайте, православные братья, — продолжал монах, можно ли было нам молиться о прощении грешных душ этаких злодеев, лишивших жизни монахов и истязавших настоятеля, — девять недель был он под черным крылом смерти? Посоветовались наши старики и решили поступить так: сняли мы одежду с тех грешников, собрали сабли и прочие орудия их злобы и передали заслуженную военную добычу в руки Копья. Потом уложили грешников в чем мать родила в яму лицом книзу, пусть глядят на отца своего Вельзевула. А мне было велено оседлать коня и немедля отправиться к владыке Евстатию, нашему преосвященному, испросить совета и грамотки насчет прощения.
Вскочил я на лохматого своего конька, в котором был уверен, и поехал; в Романскую епархию прибыл я в понедельник вечером. Преклонив колена перед владыкой в его молельне, где принимает он покаяния, и все рассказал преосвященству: так, мол, и так.
Встрепенулся его преосвященство и в удивлении придвинулся ко мне: может, сказки плету.
Повернулся я к иконам, перекрестился и земной поклон положил.
«Истинная правда, преосвященный владыка Евстатий. Вот-те крест. Побеспокойся, съезди сам в Побрату, своими глазами увидишь».
«Пытали благочестивых монахов и шипы загоняли им под ногти?»
«Хуже, преосвященный. Отняли у них то, чего не воротишь: жизни лишили».
«И настоятеля Паисия мучили?»
«Разделали преподобного нашего Паисия, как в мясной лавке, преосвященный владыка; только Божья милость может исцелить его».
«Так как же вымаливать у Господа Бога прощения за подобные дела? Ведь сии свирепые служители боярские совершили черное злодеяние хуже турок-басурман. Отринуты они людьми и уподобились диким зверям. Уж лучше бы в час рождения распознали в них повитухи дьяволово отродье, свернули бы им головы и кинули в отхожее место. Знай, благочестивый Агафангел: разбойники, пособившие вам в беде, будут по заслугам приняты у престола всевышнего. Погоди, благочестивый Агафангел, — добавил владыка, — мы выдадим тебе грамоту с печатью епархии. Надлежит вам поступить в точности, как будет в ней сказано. А пока что закуси, подкрепись, восстанови силы и коня и поезжай с миром. И поступить вам, как велено!»
Поцеловал я руку его преосвященства и дождался грамоты, а про себя решил, что мы, побратские иноки, правильно со злодеями поступили, хоть и не владыки и не снизошел на нас святой дух. И теперь над могилой тех грешников устроена в нашей святой обители мусорная свалка.
Дьяк Раду жадно внимал рассказу о черном разбойничьем деле. Ужель возможно злодейство?