Никогда не кончится июнь - страница 9
– Видишь? Никого, – шепнула я, но уже менее решительно. Все-таки не очень приятно глубокой ночью бродить в темноте по чужой квартире, где недавно умер человек…
На Степу вдруг нахлынул прилив храбрости, и, ухватив под локоть, он потянул меня через узкий переход в маленькую дядину спальню.
На стыке зала и коридора паркет вдруг негромко скрипнул под нашими шагами.
Характерно… – вспомнила я.
Степина рука дрогнула, но, преодолев страх, он потащил меня дальше.
Короткая мысль пробежала в голове за мгновение до того, как ступить в дальнюю комнату.
Зачем я ввязалась во все это?!
Но не успела я принять ее или отбросить, как очутилась на пороге спальни, и, озаренная голубоватым светом, она предстала перед моими глазами.
На миг показалось, что передо мной моя собственная комната, и дыхание застыло где-то внутри, но, присмотревшись, я увидела письменный стол у окна, под ним урну с белеющим мятым листом, и облегченно вздохнула.
Это комната Бориса Тимофеевича, и в ней никого нет.
Я уже хотела развернуться и пойти обратно, как вдруг в ухо ворвался срывающийся шепот.
– Смотри, ручка!
Я взглянула на стол и сразу поняла, что хотел сказать племянник.
Ручка, которую Степа на моих глазах поставил на полку, в стакан для карандашей, вдруг, словно из воздуха, возникла над столом и легонько хлопнулась на него. В тот же миг огненная молния страха промчалась где-то внизу живота.
Я невольно вцепилась в крепкую влажную ладонь парня.
– Пойдем… – произнесла я не своим голосом, не отрывая взгляда от ручки, лежащей теперь на столе темной продолговатой тенью.
Через мгновение мы в три прыжка очутились в кровати и, трясясь, как мокрые котята, прижались друг к другу.
А за окном по-прежнему сияла луна, похожая на фарфоровую суповую тарелку с нарисованными на ней глазами, ртом и носом.
Остановившимся взглядом я смотрела на нее, и вдруг мне почудилось, что луна растянула рот в жуткой ухмылке.
Резко выдернув свою руку из Степиной, я нырнула под тонкое, пахнущее старьем, одеяло.
– Там еще тетрадь была… – глухо произнес парень.
Я ничего не ответила. Жуть сковала мой голос, и он спрятался где-то в коленных чашечках.
Степа, молча посидев минут пять у меня в ногах, наконец, медленно переполз на свою постель.
Я вытянула ноги на освободившееся пространство.
В голове ворочались какие-то обрывочные мысли.
Не помню, как и когда я уснула.
Глава шестая
Утром, где-то около десяти, меня разбудил бодрый голос Степана.
– Даша! Завтрак подан!
Я открыла глаза и увидела, что он стоит передо мной в шортах и майке, а в руках его вибрирует поднос с чашечкой кофе и горкой сухого печенья.
Видел бы эту картинку мой отец!
Несмотря на пережитое ночью, я нашла в себе силы усмехнуться.
– Поставь на стол и отвернись, – приказала я, вылезая из-под одеяла и облачаясь в халат.
И, словно готовясь к допросу сурового родителя, если Андромеда Николаевна – соседка Бориса Тимофеевича – доложит ему о моих похождениях, поинтересовалась:
– Сколько тебе лет?
– Восемнадцать, – ответил Степан, подумав.
– Можешь поворачиваться, – разрешила я, надкусывая печенье, и повторила, как будто не расслышав: – Так сколько, если без мании величия?
Степа повернулся и тоже взял с подноса печенье.
– Ну, семнадцать… – нехотя сообщил он и после паузы добавил: – Будет в августе…
А мне через две недели стукнет девятнадцать.
И в самом лучшем случае папа философски заключит, что разница в два года имеет значение только в юности…
А в самом худшем…
Худшее я даже не решалась себе представить.
Может быть, вчера Андромеда Николаевна не сканировала своим зрачком лестничную площадку?.. Ни днем, когда я явилась сюда после звонка педагога по музлитературе, ни вечером, когда пришла на ночлег с вещами? В это трудно поверить, но мало ли…
– А тебе сколько? – в свою очередь полюбопытствовал новый друг.
Мельком взглянув в зеркало на двери шифоньера, я честно ответила:
– Восемнадцать, почти девятнадцать.
Степа вдруг залился хохотом. Поднос в его руках задрожал мелким бесом.
– Поставь на стол, говорю! – рассердилась я и, когда повеление было исполнено, уточнила: – Чего ржешь-то?
– Не сочиняй! – продолжая заливисто смеяться, воскликнул рыжий черт. – Какие тебе девятнадцать!