Никогда не забудем - страница 3

На соседней железнодорожной станции грузовики остановились. Я спрыгнул с машины, набрал в банку снегу, растопил его и дал сестре воды. Она пришла в себя.

Нас сгрузили в какой-то хлев. Там мы просидели два дня. На третий день ночью подошел эшелон, и нам велели садиться в вагоны.

Двор, где мы находились, был огорожен колючей проволокой. По обе стороны узких ворот стояли немецкие жандармы с бляхами на груди. Они пропускали людей по одному. Выносить ничего не позволяли. Если у кого-нибудь был за плечами узелок — его срывали. У матерей отбирали грудных детей и бросали прямо на снег.

Наконец мы кое-как погрузились. В вагон загнали столько людей, что стать было негде. Двери наглухо забили и ночью повезли нас неизвестно куда. Все говорили, что мы едем на верную смерть.

В вагоне стояла невыносимая духота. Людей мучила жажда, а воды не было. Особенно тяжело приходилось детям. В нашем вагоне несколько малышей не выдержали и умерли — наверно, задохнулись от спертого воздуха. Когда терпеть стало невозможно, мужчины проломали в стене небольшое отверстие. Все были рады: теперь можно подышать свежим воздухом.

И вот эшелон остановился. Люди хотели выскочить из вагона, чтобы набрать воды или снегу, но немецкий конвоир так грозно прикрикнул на них, что никто не отважился этого сделать. Потом нас снова повезли. Поезд шел очень медленно, дергался взад-вперед, часто останавливался. На одной станции немцы разрешили набрать воды. Кончался февраль, снег таял, и вдоль путей стояли лужи. Вода в них была мутная и невкусная. Но люди были рады и такой.

— Хоть горло промочим, — говорили они. Через несколько минут раздался свисток и нас загнали в вагоны.

Снова забили двери и повезли дальше.

Поезд остановился около какого-то болота. Людей выгрузили из вагонов и погнали гуртом, как скотину.

По всему было видно, что тут и раньше проходили такие же несчастные, как мы. Вдоль дороги валялись разные вещи. Иной раз приходилось перешагивать через трупы,

От голода и жажды люди так ослабели, что еле двигались. Если кто-нибудь выбивался из сил и не мог идти, немецкие конвоиры натравливали на него собак.

Пригнали нас в сожженную деревню. Она кругом была обнесена колючей проволокой. По углам стояли вышки. На них находились немецкие часовые, которые строго следили, чтобы никто не убежал.

Измученные люди валились прямо на снег — строений никаких не было. Сварить пищу тоже было негде. Люди корчились от холода, охали и плакали.

Сестру Катю мучил тиф. Она металась, стонала. Мама пошла искать место позатишнее. Возле сгоревшего хлева она нашла кучу навоза. Мы быстрей принялись разгребать его. На дне он был теплый, от него шел пар. Разостлали одеяло, положили сестру и ее маленьких детишек, а сверху прикрыли дерюгой.

Три дня продержали нас под открытым небом. На четвертый день снова приказали собираться. Пешком нас погнали дальше. По дороге пришлось наблюдать много ужасных картин. Вот идет молодая женщина с ребенком, а рядом с нею — старушка. Немцы передали ребенка старушке, а мать забрали. Другая мать не хотела отдавать ребенка — его тут же убили. Было и такое: когда женщина обессиливала и садилась отдохнуть, проклятый фриц убивал ее, а ребенка бросал на обочину дороги в снег. Мы один раз видели, как вороны выклевывали глаза у такого, еще живого ребенка.

Я уморился и едва шел. Достаточно было немного отстать, как конвоир натравливал собаку. Собака рвала на мне одежду и кусала за ноги. Кроме того, меня несколько раз били палками. Я думал, что выбьюсь из сил, упаду, и тогда меня столкнут прочь с дороги на страшную смерть. Однако кое-как доплелся.

Нас загнали в болото, за колючую проволоку. Тут тоже валялись разные вещи и трупы замученных. Пробыли мы тут недолго. Дальше повезли нас на машинах. Нигде не видно было ни людей, ни деревень.

Нам приказали слезать. Катя уже совсем не могла идти, она была в жару, говорила что-то непонятное. Вместе с другими больными немцы оставили ее и обоих малышей, а нас погнали дальше пешком.

Двадцать пять километров брели мы голодные и холодные. Многие падали и уже не вставали. Ночью пригнали в лес. Пустое место — садились прямо на землю.