Никто не хотел убивать - страница 13

– А почему бы мне и не погулять с тобой при хорошей погоде? – хмыкнул Турецкий. – Погулять и поговорить. Как никак, а я все-таки твой крестный отец.

Его уже стала настораживать излишняя настырность Игната, которую тот хотел спрятать под бесшабашной веселостью.

– Или, может, я неправ?

– Правы! Вы всегда и во всем правы, – поднял руки Игнат. – Но в таком случае позвольте мне угадать, о чем будет разговор?

Парня несло, и Турецкий что-то не мог припомнить случая, когда бы он разговаривал с ним в подобном ухарском тоне. Может, все-таки сказывалось присутствие этой девицы, в общем-то, довольно интеллигентной, которая всем своим видом показывала, что лично ее этот разговор пятидесятилетнего мужика с крестником не касается.

– Хотите сделать мне предложение, от которого я не смогу отказаться?

– Пожалуй, – согласился с Игнатом Турецкий. – Но это чуть попозжей, как говорят в Париже. А сейчас... Слушай, Игнат, тебе не кажется, что наша милая Настя заскучала? Может, попросим ее купить мороженое?

– Ага... а мне – сладкую вату, – кисло улыбнулся Игнат.

Он не хотел, чтобы Настя уходила, видимо, чувствуя в ней какую-то внутреннюю поддержку, однако Турецкий уже доставал из кармашка сотенную ассигнацию.

– Настя, в честь нашего знакомства. Три самых лучших на ваш вкус.

– Ага, а мне – сладкую вату, – повторил Игнат и повернулся к Турецкому. – Она ушла, говорите. Ведь вы хотели, кажется, что-то предложить?

– А может, по пиву? – негромко произнес Турецкий. – А то... сладкая вата, сладкая вата... Тебе уже можно.

Игнат как-то искоса взглянул на своего крестного.

– Я не пью пива. Да и вообще алкоголь не принимаю.

– С чего бы так? – искренне удивился Турецкий.

– Не понимаю этого кайфа.

Это уже была подстава, которой Александр Борисович не мог не воспользоваться:

– А какой тебе кайф больше по душе? Наркотики?

Было видно, как на какое-то мгновение Игнат стушевался, однако тут же заставил себя собраться и даже вскинул на Турецкого удивленно-обиженный взгляд.

– О чем это вы?

В его голосе чувствовалась напряженная нервозность.

– Да все о том же, – совсем буднично ответил Турецкий. Так, будто речь шла о леденцах, а не о наркотиках. – А чтобы дальше ваньку не валять, должен тебя предупредить: я сам в твоем возрасте был чемпионом в тяжелом весе по вранью, так что... – И уже почти кричащим шепотом: – На чем сидишь? Где берешь эту дрянь?

Он думал, что его Игнат, его крестник, моментально расколется и возможно даже будет умолять его ни о чем не говорить отцу, однако вышло далеко не так, как он ожидал.

– Вас что, папа прислал? – Глядя в сторону, отозвался Игнат.

– Зачем же папа? Пока это моя инициатива.

На каменном до этого лице Игната запечатлелось нечто похожее на презрительную ухмылку.

– Ну-ну, – протянул он. – Выходит, сами, по личной инициативе. Так вот, дядя Саша. Никаких наркотиков я не принимаю и никогда не принимал. Так что у вас неверная насчет меня информация. Деза, как говорят в милиции. Кому-то, видимо, срочно потребовалось опорочить сына Дмитрия Шумилова.

Он замолчал было, однако тут же добавил, презрительно усмехнувшись:

– Видимо, из-за той же «Клюквы».

– Какой еще клюквы? – поначалу даже не понял Турецкий.

– Да той самой, над которой отец так долго работал и которую у него украли.

Почти шокированный подобной наглостью, Турецкий смотрел на Игната.

Крестник! Сын Димы Шумилова и его единственная надежда и опора. Будущий студент Сорбонны... Вот и гадай теперь, где прячется добродетель.

– Ты... ты что, издеваешься надо мной? – с трудом подбирая слова, выдохнул Турецкий. – Неверная информация?.. Деза и клюква? Если уж на то пошло и ты стал таким ушлым, я устрою обыск в твоей комнате, и ты уже отправишься не в Сорбонну, а на зону, где придется посидеть годик-другой за хранение! Врубаешься, надеюсь? Или отправлю на принудительное лечение. Ты что, засранец, этого хочешь?

На его скулах вздулись желваки, стало трудно дышать, но чем больше он злился, тем спокойнее и вальяжнее становился Игнат. Теперь уже в его глазах плескалось откровенное презрение. Да еще, пожалуй, с трудом скрываемая ненависть.