Нина «Золотоножка» - страница 4

Предупреждение брата срабатывает мгновенно. Нина прощается с разочарованными парнями и бежит домой.

С учебой у Нины все хорошо. Классный руководитель Галина Маслюк в зависть другим родителям на всех собраниях твердит одно и то же:

— У вас, Юзефа Стахивна и Героним Францевич, способная дочь. Ей после 10-ти классов необходимо поступать в ВУЗ.

Но жизнь рассуждает по-своему: после 10-ти классов Нина Вертепная выходит замуж и о высшем образовании на какое-то время приходиться забыть.

И все же мечта о работе учителем Нину не покидает. В старинном Браилове, где в свое время жил и работал великий Чайковский, она устраивается в школу пионервожатой. Звонкий горн ее отряда до смерти пугает смиренных монашек, выгоняющих по утрам скотину за стены женского монастыря.

Картины детства проплывают одна за другой.

Нина лежит на нижней койке в камере, которая плавает в облаках никотина, и блаженно улыбается.

— Золотоножка, вставай баланду принесли, — будит ее Инга. — Что-то ты, падруга, совсем разоспалась.

Нинка нехотя открывает глаза.

— Могла и не будить… Сама знаешь, я баланду хавать не буду.

Такое отношение к хозяйской пище в тюрьме воспринимается враждебно. Большинство заключенных — из бродяг или засиженных. Для них тюрьма место отдыха и отъедания. Они готовы жрать, что угодно и сколько угодно.

— Золотоножка, сегодня суп гороховый, хавай, пока дают. Нам за здоровьем следить нада.

Нина едва сдерживает смех. О каком здоровье может идти речь, если в камере дымовая завеса плюс два тубика с открытой формой.

— Если хочешь, можешь съесть мою пайку, — бросает изголодавшейся сокамернице и тут-же получает от Инги кулаком в бок.

— Что ж ты делаешь, дурочка, — шепчет Инга. — Пайка по камерным законам не отдается… Завтра они захотят твое тело.

Нина удивленно смотрит на Ингу, затем садится на койку.

В подтверждение слов Инги одна из заключенных, Мэри из Санкт-Петербурга, замечает:

— Сразу видно, что ты не была на малолетке. Пайка и майка не отдаются.

Камерные законы глупы и жестоки. Тем не менее, если вдуматься имеют под собой логические корни — самооборона во всех ее проявлениях. Каждый шаг в замкнутом до минимума пространстве должен быть подчинен одному — самоутверждению для выживания. Нина садится за длинный стол и через силу, ложку за ложкой, отправляет безвкусный суп в рот.

После обеда перекур, затем время обычного безделья. Инга садится к Нинке на койку и шепотом поучает подругу:

— Они тебя любят за передачи, в то же время ненавидят за авторитет и за везение по свободной жизни. Меня могут скоро отсюда перевести, держись за Мэри, — показывает глазами на альбиноску с льняными волосами. — Она в зоне изучила каратэ, очень умная девушка хоть и торчит в системе с малолетки. Подогрей ее мелочевкой, Мэри за тебя горло перегрызет. Еще, Золотоножка, ночью я тебе подгоню оружие. У меня есть заточка, о ней никто не знает.

Нина растроганна. Женщины всегда остаются женщинами. Под недоуменными взглядами сокамерниц они обнялись и всплакнули.

Лошадка постоянно молчит, но когда, порой, Нина перехватывает ее взгляд, там лютая ненависть.

У Лошадки две подруги: харьковчанка Неля по кличке Мата, и окрепшая на тюремной баланде бомжевка из Бердичева, с кличкой Поганка. Все трое составляют камерный блок, готовы разорвать любого. Но камеру держат Инга и Мэри. Компания Лошадки не дождется, когда Ингу наконец переведут в осужденку.

Ночью Инга передала Золотоножке сточенный на “шило” напильник. Таким оружием без особенных усилий можно отправить в царство теней хоть кого. Нинке немного страшно.

— Инга, я пока в своей жизни людей не убивала.

Инга тихо смеется.

— Знаю, была пионервожатой, но этот пионерлагерь набит другим контингентом. Лошадка например, зарезала двоих на каком-то притоне. Неля в Харькове завалила директора кафе и порезала его секретаршу. Меня не будет, они тебя в первую же ночь попытаются завалить или покалечить.

Особенной тревоги после ее слов Нинка не испытала. Внутренне чувство подсказывало, что она сумеет за себя постоять. Тем не менее “кинжал” спрятала так, чтоб в случае необходимости не пришлось долго рыться в вещах.