Нити судеб человеческих. Часть 1. Голубые мустанги - страница 27

- Сынок, нога не ходит, - на что воин обматерил его, мол, как козу доить, так нога ходит. Старик отказывался идти, но автоматчик, подталкивая, заставил его выйти за калитку на дорогу. Страх обуял несчастного Осман-деде, который никогда не ведал такого обращения. Когда-то очень давно он учился в медресе и был уважаем в своем селении и в ближайшей округе за знание Корана и мусульманских обычаев. Единственный сын его бесследно пропал, уехав еще до войны по трудовой мобилизации работать на шахтах, подросшего внука забрали в Красную армию, жена и невестка скончались в один год от зимней хвори, и остался глухой немощный старик один-одинешенек. Спасибо односельчанам, посещали его, как могли часто и летом, и зимой, подкармливали, следили за опрятностью одежды и быта. А в этот роковой вечер никого не оказалось рядом, чтобы защитить от уруса со страшным оружием.

 Он взаправду не мог идти, его едва хватало, чтобы пройтись по двору и посидеть на старой скамеечке, им же вбитой в землю у калитки много лет назад. Не держали ноги, переламывалась поясница, а этот хаин (каин) подталкивал его ударами по спине. Каждый шаг казался ему последним, и спасения не было. И Осман-деде повернувшись к обидчику ударил его головой в живот. От неожиданности тот не смог удержаться на ногах и упал, а слабые руки старика потянулись к его горлу, будто бы были способны удушить мерзавца. Оправившийся от неожиданности солдат вскочил на ноги и разрядил свой автомат в голову враждебно настроенного к советской власти татарина...

Собравшихся на площади людей, многие из которых были босыми и легко одетыми, экзекуторы окружили и погнали вниз, к машинам. Плач испуганных детей и женщин бесил солдат. Толпа шла в темноте по высокой траве, не разбирая дороги. Порой приземистый и темный клубок отделялся от колышущейся толпы, и солдат лупил по этому клубку путающимся в траве сапогом. Острый крик ребенка подтверждал, что удар был меток. Вдруг останавливалась и падала одна женщина, идущие позади нее люди не обходили упавшую, а тоже валились на землю. Конвоиры били носками сапог по темной куче, в которой иногда светлело неосторожно повернутое к мучителям лицо, и тогда тот солдат, кому повезло, бил ногой прямо в это светлое пятно. Визг и вой оглушал воинов, их ярость достигла предела. Наконец офицер выхватил у ближнего солдата автомат и дал очередь над головами сельчан. Охнув в один голос, толпа присела и затихла.

- Вот что, граждане! - громко обратился к селянам Дыбенко. - Без паники и без воя всем идти к машинам и загружаться в них. При попытке отдалиться на пять шагов солдаты будут стрелять. Все поняли?

Ответом было испуганное молчание.

- Значит, поняли. А теперь - марш вперед!

Молчащая толпа приблизилась к машинам. Дети залезли в грузовики быстро и шустро, и пока старые и молодые женщины, с трудом поддерживая и подтягивая друг друга, взбирались в высокий кузов, там уже развернулась борьба за лучшее место - а где оно, это лучшее место, в телеге, везущей вас на эшафот?

Кто с вещами, кто вовсе без ничего, кто одет, кто в старом платье и босиком, - аборигены древнего крымского поселения, те, чьи корни уходили на тысячелетия в нелегкую историю полуострова, были оторваны от родной почвы и заброшены в кузова машин. Оставался на отчей земле лишь убитый солдатом Осман-деде...

Когда студебеккеры взобрались на перевал, и перед взором открылся величественный вид на море и горы, Дыбенко, успокоенный тишиной установившейся в кузовах машин, приказал своим воинам сделать остановку и, оставив у каждой машины по одному автоматчику, на десять минут расслабиться.

Старая татарка, имя которой история нам не сохранила, и поэтому ею мы можем сегодня считать каждую истинно преданную земле предков крымчанку, потомка тавроскифов и кипчаков, громко обратилась к соплеменникам, так, что ее услышали во всех машинах:

- Эй, джемаат! Атылайык бу хаинлерни устюне! Кары кючюмиз аз олсада, сайымыз чок! Эпимизни атып олдюрселерде озь топракмызда олермиз. Кана, апайлар, панджалыйык душманлары! (Эй, люди! Набросимся все на этих злодеев! Хоть женская сила невелика, но нас много! Если и перестреляют нас всех, то умрем на родной земле. Ну, женщины, давайте растерзаем врагов!).