Нити судеб человеческих. Часть 1. Голубые мустанги - страница 57

Летом сорок четвертого года Камилл, его папа и мама голодали. Это был настоящий голод, от которого умирают. Вокруг было много еды. Прилавки на базарах ломились от самых разных хлебных изделий, висели на крюках бараньи туши, в зерновом ряду взвешивали на смешных самодельных чашечных весах рис, пшеницу, кукурузу, джугару. Молоко, катык, масло - всего было на базарах вдосталь. Но крымские татары распродали к тому времени все то малое, что у них было. Те, кто вышел из родного дома ни с чем, умирали прежде других. Некоторые опустились, и ради спасения себя или своих голодающих детей и стариков, просили милостыню - но это не спасало, это только продлевало агонию.

На работу в районные учреждения татар не брали. Можно было пойти в колхоз, выходить на полевые работы, но проблему выживания это никак не решало, напротив! Ведь расчет с работником колхоза производился не понедельно, не помесячно, а только в конце года. Табельщик колхоза вел учет так называемых трудодней - "трудовых дней". На каждый трудодень приходилось сколько-то зерна, сколько-то растительного масла. Я не знаю точных цифр, но знаю, что на трудодни прожить было нельзя, потому и назывались они "пустыми". Но даже на сытные трудодни, которые работник мог получить в декабре, нельзя прожить в августе. Крымским татарам оставалось одно - умирать на дорогах. Чудо, что каждый второй все же выжил. Эту статистику, по-видимому, обеспечили те регионы, где крымских переселенцев направили на труд в шахтах, на урановых рудниках, в грязных цехах химических комбинатов и других вредных производств, куда свободные люди не шли. Во всяком случае, на этих предприятиях платили каждый месяц зарплату. Это были очень небольшие деньги, они не спасали от голода, но спасали от голодной смерти.

В сельских районах гибель татар была массовой. Должна была погибнуть и семья Камилла. Отец и мать приняли решение после заветного дня в сентябре, дня его рождения, отвести сына в детский приемник, а самим покончить с жизнью. Отец страшно исхудал, ходил шатаясь. Мама держалась лучше - женщины, говорят, живучее. После того, как распродали все, жизнь поддерживали главным образом тем, что приносил Камилл. На охраняемых огородах ему удавалось украсть горсточки две маша. Горсть еще чего-нибудь он собирал на сельских дорогах, по которым на старых арбах возили в драных мешках зерно и собранный на огородах урожай того же маша - сухие, свернутые в тюки стебли с маленькими коричневыми стручками, из которых на домашнем току выбивали мелкие, зеленые, твердые плоды. Половину собранного мальчик сжевывал сам в сыром виде, оставшееся приносил маме. Еще он рвал со свисающих за глиняную ограду узбекских садов незрелые твердые плоды персиков, и мама варила их в какой-то жестяной банке. Камилл съедал эту горьковатую зелень сырой и от этого у него постоянно болел живот.

Отец ходил каждый день в районный центр, находящийся примерно в одном километре от жилища - сарая с земляным полом, предоставленного им доброй узбечкой-учительницей. На нем были потерявшие товарный вид, но все же не вконец изодранные брюки, хлопчатобумажная рубашка с короткими рукавами, светлые полуботинки, подошва которых еще держалась. В общем, он выглядел вполне респектабельно по тем условиям. Он не был членом правящей партии - некоторым татарам с партбилетом в кармане удалось получить работу в различных районных конторах после многократных посещений партийного начальства. Он предлагал свои услуги в качестве учителя, писца, счетовода, табельщика. Просился в сторожа, в письмоносцы, в контролеры кинотеатра. Но все эти должности были или заняты, или ответственные лица опасались брать на работу ссыльного. Настал день отчаяния, когда родители решили, что им уже не спастись и надо попытаться спасти ребенка, а самим достойно уйти, - без мучений, без агонии. К тому времени районный детдом уже принимал татарских сирот. Кто-то решил, наверное, использовать этот человеческий материал, дав несмышленышам просоветское воспитание, - так детей расстрелянных в тридцать седьмом году "врагов народа " воспитывали как преданных советской власти граждан, и часто весьма успешно.