Нити судеб человеческих. Часть 3. Золотая печать - страница 37

стр.

. Как раз накануне к нему приезжал милицейский лейтенант и, обращаясь на «ты», запугивал, требуя покинуть Крым.

Поскольку Керим, живя в Узбекистане, не участвовал в Движении, он не имел опыта общения с милицией и КГБ, где только так, хамски, и общались с активистами, которые, надо сказать, не оставались в долгу. Керим знал, на что идет, переехав на родину, но все же иногда настроение у него сильно портилось.

- Не печалься, Керим, - успокаивал товарища Шамиль, - тут со всеми нашими так. Вот Фуат у нас, его запугивают, а он не боится.

- А я разве их боюсь? – темпераментно возражал Керим. – Обидно очень, что так нагло милиция себя с нами ведет. Я для них не самостоятельный солидный человек, а бродяга, преступник. Недоучки всякие оскорбляют, пугают, матерят… Я решил, что пойду под суд, под расстрел, - что хотите! - но не покину Крым, а если силой выселят, то буду возвращаться, пока хватит сил переставлять ноги…

Шамиль подумал, что специалистам, которые в Узбекистане были на высокой работе, пользовались там уважением, труднее переносить беспредел крымских властей, чем простым работягам, которых везде привычно шпыняли. Но Кериму было трудно еще и потому, что он проживал в своем доме один, без семьи.

- Да, тебе здесь нелегко, - вздохнул Шамиль, и решил про себя, что живущим в окрестности татарам надо чаще посещать Керима – мало ли чего.

 Случались в жизни Керима, как и в жизни любого человека, такие ситуации, в которых он выглядел не лучшим образом, и ему оставалось молча признать свою неправоту. Такое случилось, когда он однажды в гостях с обидой стал рассказывать, что его родственник Энвер, полковник в отставке, прошедший всю войну и награжденный орденами и медалями, не получил разрешения купить дом в Крыму. Когда он закончил свою взволнованную и возмущенную речь, на несколько секунд наступила тишина, потом стал говорить один из присутствующих по имени Рефик.

- Здесь в Старом Крыму недавно проживал один человек по имени Амет-агъа – спокойным голосом начал Рефик, и ниже следует его рассказ.

Амет-агъа, офицер, кавалер множества боевых орденов и медалей, приехал на родину и купил в Старом Крыму маленький дом и жил в нем с женой и дочерью, злостно нарушая тем самым советские порядки - никто из них не был прописан. Дважды их вывозили за пределы Крыма, дважды они возвращались, срывали пломбы и ломали чужие замки на дверях своего дома. Власть советская собиралась уже арестовывать ветерана войны, к тому же и члена компартии, чтобы судил его советский суд, самый справедливый на свете, за нарушение паспортного режима, о чем ветеран был предуведомлен. Но вот к юбилейной дате сражения на плацдарме Малая Земля, что под Новороссийском, стали по всему Советскому Союзу выискивать воевавших на этом плацдарме воинов, оставшихся к тому времени в живых. И надо же, чтобы подвергаемый шантажу и унижениям орденоносец Амет-агъа, все сведения о котором имелись в управлении госбезопасности, оказался единственным во всем районе участником боев на Малой Земле! Местные власти были очень обрадованы, но полному их счастью мешало то, что был этот воин крымским татарином, коего высшие инстанции государства запрещали прописывать на Полуострове. Госбезопасность и милиция не могли теперь просто без всякого взять и прописать этого татарина. Чтобы не стал этот случай прецедентом, надо было обставить его процедурой, публично демонстрирующей принадлежность этого человека к «очень хорошим» татарам, подчеркивая, тем самым, что все остальные «очень плохие» и посему на милость властей им рассчитывать не приходится. Приехал в домишко к нашему «малоземельцу» сам глава района в сопровождении того самого кагебиста, который еще неделю назад материл старого ветерана войны. С ясной улыбкой на устах глава района в присутствии полковника КГБ, молча, но благосклонно смотрящим в глаза еще недавно оскорбляемого им человека, говорил ветерану:

- Вы напишите просьбу, чтобы прописали вас в купленном доме как участника боев на Малой Земле! Я гарантирую вам, что ваша просьба будет исполнена!

Амет-агъа нахмурился и спросил: