Нобелевский лауреат - страница 19

В биографии писателя, которую Ванда прочитала в вонючем такси, все эти факты преподносились сухо и осторожно, будучи пропущенными через густое сито тщательного отбора. Гораздо больше внимания автор биографии — а Ванда не допускала, что это сам Гертельсман, — обращал на жизнь и творчество писателя в Европе. Несколько браков и внушительный список произведений, названия которых вылетели из головы, как только Ванда их прочитала. Иными словами, ничего особенного — книги, награды и присутствие каких-то не совсем понятных персонажей.

Как в некоторых семьях все умирают от рака или от сердечных болезней, так все Гертельсманы погибали в результате насилия.

Ванда тут же постаралась прогнать эту мысль из головы. Она этого не допустит. И не потому, что этот нобелевский лауреат, словно бы по ошибке приехавший в Болгарию, был ей чем-то дорог. Просто, это ее работа, неважно, что Ванда не смогла бы ответить на вопрос, любит она ее, или нет. Но инспектор Беловская была абсолютно уверена, что она может выполнять только эту работу.

«Я — простой человек, — подумала Ванда, запихивая биографию Гертельсмана обратно в сумку. — А у обычных людей нет призвания. У них есть профессия, которая их кормит. Именно это я и делаю».

Такси обошлось ей в десять левов. Прибрав в кошелек сдачу, Ванда задумалась о том, где ей найти еще денег, чтобы заправить машину завтра утром.

Зарплата будет только через четыре-пять дней. Конечно, всегда можно перехватить у Явора, но его она увидит только послезавтра.

«Возьму у министра, — вдруг решила Ванда и это ее ужасно развеселило. — Выпрошу у него левов пятьдесят в память о старом добром времени. Ведь это он устанавливает зарплаты, потом и вычтет этот аванс».

Литературный агент уже ожидала ее в фойе гостиницы. Она была молода и очень элегантна. Знакомясь с ней, Ванда отметила, что у нее тонкая, худая рука, и не рискнула сильно пожать ее. Настасья Вокс заговорила слегка хриплым голосом, который Ванда помнила по телефонному разговору.

«Есть такие люди, — отметила Ванда, — мимо которых все беды проходят, не задевая их. Проходят мимо, прозрачные и холодные, как вода».

Инспектор Ванда Беловская ошиблась: мисс Вокс не плакала. Она вообще не относилась к тем женщинам, которые плачут по любому поводу, потому что в таком случае ей пришлось бы реветь каждый божий день. Кроме Гертельсмана, она опекала еще двух-трех писателей аналогичного калибра. И хотя у нее, конечно же, были собственные симпатии, в силу своего служебного положения мисс Вокс была обязана всех их искренне боготворить, потому что в противном случае даже малейшее сомнение в ее абсолютной лояльности могло роковым образом сказаться на способности литературных наседок нести золотые яйца.

Мисс Вокс, хоть и была молода, тем не менее, отдавала себе ясный отчет, что и ее агентство, и она сама, как и все другие, ей подобные, кормятся плодами их труда, а не собственных усилий. Порой эти плоды оказывались кислыми, незрелыми, червивыми и даже гнилыми. Иногда они не нравились читателям и критике, несмотря на то, что казались полностью созревшими, и тогда их распихивали по самым темным углам домашних библиотек или, что еще хуже, вообще не обращали на них внимание в книжных магазинах. В таких случаях мисс Вокс и агентство, в котором она работала, несли убытки, причем не только финансовые.

«Что поделаешь, — рассуждала в подобных случаях мисс Вокс. — Ведь это творческие люди, всякое бывает…» И тогда ей казалось, что она не задержится в этом бизнесе более пяти лет. Потом ей хотелось вообще не работать с людьми ни при каких обстоятельствах. Например, она могла бы открыть магазин антикварной мебели. Или торговать недвижимостью…

Приняв какое-то решение, мисс Вокс успокаивалась и вообще переставала думать. Она твердо верила, что продолжительные размышления до сих пор никому еще не помогли. И в качестве примера всегда приводила себя и доверенных ей известных писателей.

Настасья Вокс всегда первой ощущала тот миг, когда писатель начинал гаснуть. Книги умирающего или уже мертвого писателя все еще продолжали жить, но это были книги-призраки, отчаянно цепляющиеся за те произведения, которые писатель создал раньше. Технически они бывали порой даже более совершенными, чем их предшественники. Ибо там, где в молодые годы писатель с легкостью парил на волнах собственного вдохновения, впоследствии могла образоваться кажущаяся легкость, граничащая со скукой. Такие книги нельзя было назвать плохими. У них была своя аудитория, свои читатели, которым они нравились. Были и критики, которые их наперебой хвалили, используя при этом слова, редко бывавшие в употреблении. Поэтому казалось, что они забрасывают писателя камнями. В архиве агентства было много подобных рецензий, и постоянно прибывали все новые и новые. Обычно все они были написаны подлинными литературными аристократами, носившими свои титулы как лавровый венок. Рецензии других, более неприметных критиков, были попроще, но и гораздо более пресными, потому что у них не все можно было понять, да к тому же критикам далеко не всегда было что сказать.