Нобелевский лауреат - страница 66

— Вы не можете обвинять меня за дело Гертельсмана. Мы делаем все, что в наших силах, но у нас недостаточно улик. Вы же отлично знаете, что иногда…

— Речь не идет о расследовании дела, Беловская, и перестань себя вести, как провинившаяся школьница. Министр дал тебе поручение, а ты его не выполняешь. Уж не думаешь ли ты, что он попросил тебя лично докладывать ему, как продвигаются поиски только для того, чтобы лишний раз услышать твой голос?

Ванда почувствовала, как кровь прилила к лицу. Начальник еще никогда так себя с ней не вел. Что он себе позволяет?

— Слушай меня внимательно: я не говорю, что не имеет значения, найдем мы этого проклятого лауреата, или нет, разумеется, это очень важно. Но гораздо важнее убедить мир в том, что мы прилагаем все усилия, что эта задача для нас приоритетна. Даже если мы провалимся, то это случится по субъективным причинам, поняла? И если я говорю, что сейчас на нас смотрит весь мир, я нисколько не преувеличиваю. Сама можешь догадаться, какой удар по репутации страны будет нанесен, если скажут, что у нас бесследно исчезают нобелевские лауреаты, а никто палец о палец не ударит, чтобы их найти. Ты вообще имеешь представление, какой натиск оказывается на министра? А на премьер-министра? Который ежедневно встречается с разными там европейскими и другими чиновниками и не знает, что им сказать, когда ему задают вопросы. И ведь это первый человек в стране, Беловская! Первый! Так почему же ты вставляешь ему палки в колеса, а? Ты за кого себя принимаешь?

— Но я не…

— Меня не интересует, за кого ты голосовала на выборах. Разве я тебя спрашивал хоть раз, за кого ты голосовала? Не спрашивал. Но раз ты в Системе, значит работаешь на государство. Все. Точка. Что государство прикажет, то и будешь делать, понятно? И будешь слушать того, кто в данный момент олицетворяет государство. А если ты не согласна, то уже завтра можешь писать заявление.

— В таком случае, лучше меня отстранить от этого дела, — еле слышно вымолвила Ванда. Слова словно просочились сквозь крепко сжатые зубы. Она была настолько зла, что боялась их разжать, как бы они не стали стучать от гнева.

— В настоящее время я принял иное решение, — сухо возразил начальник. — Ты — прекрасный профессионал, потому министр и доверил тебе вести дело Гертельсмана, а я поддержал его решение. Если сейчас — спустя три дня — я тебя отстраню, значит в глазах других мы с ним будем выглядеть идиотами, которые не разбираются в своих подчиненных. А это совсем не так. Он предложил мне решить, и я решил. В данный момент он, скорее всего, уже в аэропорту, летит в Берлин. Завтра там открывается какая-то важная конференция. Поэтому сейчас ты наберешь его и доложишь подробно о том, что сделано по Гертельсману. А также о новом убийстве и так далее. Ты знаешь как, действуй.

Ванда достала мобильный телефон, нажала несколько кнопок и заявила:

— У меня нет его телефона.

Мужчина у окна даже не шевельнулся. Потом прикрыл глаза ладонью и стал массировать виски кончиками пальцев, словно у него внезапно разыгралась мигрень.

— Ноль…восемь…девять…восемь… — произнес он ровным, невыразительным голосом, словно был один в комнате. Ванда послушно стала набирать цифры, хотя ей совсем не хотелось разговаривать с Гергиновым. Все-таки существует предел того унижения, которое человек может вынести. И на сегодня ее предел уже был превышен. Она боялась, что если министр отзовется, она просто-напросто разрыдается и ничего не сможет сказать. Тогда оба начнут ее жалеть — в этом она была почти убеждена, ведь она их отлично знала. Наверное, скажут: что с нее взять, все-таки женщина, да еще несчастная, ибо счастливую женщину всегда найдется кому защитить, к тому же вечерами возвращается одна в свою более чем скромную квартиру, где ее никто не ждет, кроме ящерицы. Возможно, Гергинов даже вспомнит прошлое, хоть на миг.

— Не отвечает, телефон выключен, — сказала Ванда хриплым голосом после того, как автоответчик трижды сообщил ей об этом.

— Значит, позвонишь позднее. Или завтра утром.

Ванда кивнула. Подождала еще несколько минут, но шеф молчал. Он продолжал прикрывать глаза ладонью, только пальцы уже не шевелились. Не сказал и свое обычное: «Свободна». Ванда вышла из комнаты, тихонько закрыв за собой дверь, обитую искусственной кожей. Если бы снаружи торчал ключ, она бы ее заперла.