Ночь ночей. Легенда БЕНАПах - страница 8

Просторную землянку в Брянском лесу соорудил своему взводному как награду за прошедшие бои рядовой Федор Петрулин. Пробно затопил, пошел дым из трубы, — так сразу и заполнилась хоромина молодыми людьми невысоких офицерских званий. Заполнилась до отказа. Казалось, приди еще хоть один и некуда будет деться… Но приходили еще и помещались.

Порог был довольно высокий, чтоб в случае чего не заливало, и дверная перекладина была мощная — опорное бревно для всей крыши и наката.

Распахнулась дверь, и ввалился лейтенант Романченко — он с ходу долбанулся башкой о косяк и завыл…

— Ты что? Какие-нибудь неприятности? — спросил хозяин как ни в чем не бывало.

— У-у-у-у! — ревел Петр. — В будку… твою, мою!.. Штабы-тылы-шлагбаумы-МАААТЬ!!! — протиснулся и сел, все еще держась за голову, и чуть не придавил сразу двоих.

— А я думал неприятности, — сказал хозяин.

В этом более свободном, даже сияющем пространстве все были почти такие же, как и на Висленском плацдарме, и все равно совсем другие: еще без орденов, только новенькие гвардейские знаки светились на гимнастерках справа и разве что были немного легче и задорнее… Ведь по официальным приказам в воюющей армии один день засчитывался за три дня обычной действительной службы, так что и один год на фронте мог показаться вечностью.

Беседа была в разгаре: неслась отборная матерщина, казалось, что здесь не только выхваляются, но и соперничают.

— А потери?.. Мать ее в коромысло…

— Ведь уже сколько торчим в лесу, не воюем, а потери… — снова неслась ругань.

— Вот именно!.. — опять изыски.

— Ты что предлагаешь?.. — перекрикивал всех хозяин землянки. — Кончится война. Придешь домой — торжественная встреча! Объятия… А ты без утрамбованного мата «Здравствуй, мамуля» сказать не сможешь…

— Торжественно заявляю: «Мы здесь все стали тро-гло-ди-ты!» — вклинился в перепалку зажатый в угол танковый взводный Иван Белоус.

— Ерунда! Троглодиты были честные, славные ребята и не матерились!

— Вместо этого они иногда съедали своих родителей, притом не только мам, но и пап.

— Ну и что? Они же их ели из чувства сострадания к старости, — упражнялись остряки.

— Не преувеличивай! И от голода тоже!.. — кричал кто-то из дверного проема.

Смеялись вразлом, им хоть палец покажи — расхохочутся. В такие моменты часовые вздрагивали и озирались.

— Пора выпить! И как следует! — рычал Романченко.

— Ти-ши-на!.. Твоя головная травма зачтется… Почти у всех есть мать…

— Господа-ребята, прошу…

— Ну, чего вы все время ругаетесь?!

— Шутки в сторону — тишина!

— Ну, не мама, так сестры, тетка, родные есть… Что происходит?.. Среднее ранение — я уж не говорю гробешник, — и семья остается без средств к пропитанию. На четыре-пять месяцев.

— Раньше шести месяцев денежные аттестаты вообще не доходят.

— Ведь от голода тоже сдохнуть можно?

— Не только от сухостоя!.. — опять шум, смех.

Вошла санинструктор Антонина.

— Разрешите?.. — стала пробираться к лейтенанту Кожину.

Он ей протянул руку и сказал всем:

— А ну сбавьте обороты.

Она присела рядом с Виктором. Наклонилась вперед и тихо спросила у хозяина:

— Моей подруге можно?..

— Нет!.. А кто?

— Юля, из самоходного полка… Наша… — сказала как ни в чем ни бывало.

— Можно, — ответили сразу.

Она кивнула тем, кто стоял у входа, и промелькнула Юля. Худенькая, с прижатыми к талии локтями, вынырнула в самом углу, — оттуда торчала пара ее больших фиалковых глаз, и в землянке стало сразу как-то торжественнее и спокойнее.

— К делу, матерщинники, — произнес хозяин. — Нужны деньги. Много денег.

— Фронтовой банк грабануть!

— На худой конец корпусную кассу, — предложили ростовчане, эти привыкли выступать, как в парном конферансе.

— Создать союз офицеров анти…

— …фашистов! — врезался Романченко. — И грабить, грабить всех остальных!

— Нет, антиматерщинников!

— Ну что ж, по-моему, тоже сильно, но… — он был готов согласиться с чем угодно, лишь бы поскорее дали выпить.

— «Сообщество»! — предложил кто-то.

— Без всяких «со» — ОБЩЕСТВО!

— Угомонились!.. Предлагается создать Общество Гвардейских Офицеров по борьбе с матерной бранью и всякой иной му… — он хотел сказать «мудней», но осекся и произнес: — Мутью.