Ночь Патриарха - страница 29

Версия «вредителей-врагов народа» была отработана и не могла стать в новых условиях такой же убедительной, как в двадцатых-тридцатых годах. Да и сам народ за это время изменился: если 15–20 лет назад это были преимущественно тёмные неграмотные крестьяне и рабочие, которых агитаторы могли убедить в чём угодно, то теперь, благодаря закону о всеобщем обязательном образовании, это был уже другой, более просвещённый народ. Нужны были новые цели для направления справедливого народного гнева. Конечно, виноват пустивший глубокие корни международный сионизм во главе с империалистической Америкой.

Но, к сожалению, не получилось. Участь этих упрямцев была тихо отдана на откуп Особому совещанию, и на следующий день все они были расстреляны, кроме совсем уж престарелой восьмидесятилетней Лины Штерн.

А ведь уже был подготовлен план операции — «для защиты евреев от народного гнева» переселить их из Москвы и других крупных городов в Биробиджан, Сибирь, в Заполярье. И даже был просчитан необходимый подвижной состав для осуществления этой акции, а домоуправлениям были даны задания вместе с сотрудниками спецотделов составить списки проживающих еврейских семейств с указаниями конкретных мест их переселения и с наименованием Московских вокзалов, куда они должны явиться с вещами. Огромная проделанная работа пошла «кошке под хвост».

Патриарх счёл это своим поражением и стал опять искать компенсации в ожесточении репрессий. Его уязвлённая неудовлетворенная душа, как двигатель, нуждающийся в топливе, снова потребовала подкрепления в уверенности могущества. Он в очередной раз стал искать утверждения своей всесильности, подтверждения того, что он является властителем судьбы любого из своих поданных — «хозяином» страны, как его называли соратники, да и не только они. Вождь припомнил все, когда-то причиненные ему обиды и велел даже отыскать и наказать, кроме оскорбившей его Нино, когда-то назвавшей «садзагели бичи», но и уличных горийских мальчишек, которые обижали его в детстве.

Он всю жизнь не терпел высоких привлекательных мужчин и развлекался тем, что, случайно заметив такого удачливого человека, отмеченного наградами и почестями, без всяких причин, не будучи даже с ним знакомым, отправить этого выскочку в лагерь или даже под расстрел. В особенности, если этот баловень судьбы имел ещё и любящую, красивую жену. И тот, униженный, раздавленный, бесследно пропадал в подвалах Лубянки, недоумевая, за что подвергся репрессиям.

В его окружении все мужчины были малорослыми, за исключением разве Лазаря Кагановича, которого он любил и ценил за преданность, за его талант прекрасного организатора. Хотя Каганович официально не имел никакого образования, даже трёхклассного, он был грамотен и серьёзно начитан, а главное, был очень способным и хватким исполнителем. Путём применения жёстких, хорошо продуманных организационных мер Лазарь всегда добивался поставленных целей. И когда были под угрозой срыва сроки строительства метро, Патриарх назначил его Наркомом путей сообщения, и Каганович организовал дело так, что Московское, очень красивое метро было сдано вовремя. Оно стало в тридцатых годах очередной «отвлекалочкой» для снятия в обществе напряжения, вызванного низким уровнем жизни населения и чудовищным валом репрессий против «врагов народа». Кроме того, Каганович служил удобным прикрытием в тех случаях, когда Патриарха пытались обвинить в антисемитизме.

Несмотря на свои прекрасные деловые качества, из-за своей национальности Каганович понимал, что не может претендовать на место главы государства, и это Патриарха очень устраивало. Лазарь не скрывал, что был благодарен вождю, когда его велением Московское метро стало имени Кагановича — еврея. В отличие от других сподвижников Патриарха, Лазарь очень умеренно пользовался полагающимися ему благами, дети его учились, жена работала, а сам он имел достаточно ума, чтобы излишне не высовываться.

Вождь не мог спокойно видеть чужого мужского торжества, это вызывало у него раздражение, злобу. Так, он в своё время отправил на Лубянку журналиста Михаила Кольцова только за то, что тот, вернувшийся из Испании героем, обласканный публикой и вниманием женщин, в его присутствии посмел самодовольно упиваться своими успехами.