Ночи Корусканта 3: Узоры Силы - страница 7

Каджин Саварос стоял в узкой щели под опорой где-то на нижних уровнях облакоскреба на продольной оси рынка «Плафтекаль» и всматривался в толпу внизу. По правде сказать, он не был уверен, на каком он уровне. Он только знал, что там было темно, зловонно, и никто никого не знал.

Из-за этого последнего качества — если можно было сказать, что у рынка «Плафтекаль» имеются «качества» — Кадж и отыскал его. А еще здесь он легко сможет отсидеться. Или, по крайней мере, это было легко до его чудесного побега от инквизитора днем раньше.

Он содрогнулся от воспоминаний о том, как он взвешивал резь в своем пустом животе против риска, что где-нибудь в этой толпе неизвестных вполне мог бы оказаться кто-то осторожный, кто-то подозрительный, кто мог бы знать его приметы и быть достаточно погруженным в Силу, чтобы ощутить его присутствие. Он был голоден — совсем как сейчас — и клянчил еду на нескольких уровнях растянутого, многоярусного рынка. Инквизитор увидел, что он выпросил у уличного продавца целый вертел чудесных копченостей, и загнал его в угол прежде, чем он успел расправиться хотя бы с половиной.

Несмотря на страх, при мысли о мясе у него потекли слюнки. Надо срочно поесть, но…

Кадж поглядел вверх и вниз на переполненный базар. Тень и свет танцевали в мутных клубах дыма, поднимающихся от котлов и жаровен; киоски пестрели разноцветными огнями, что соблазнительно мерцали и мигали, зазывая потенциальных клиентов, которые переполняли проходы. Не было никаких признаков инквизитора или кого-то вроде — они взяли себе за правило оставаться неизвестными.

Казалось бы, что такое неустойчивое число разумных существ — людей и иных, что населяли планету-город, предоставит более чем достаточную защиту для человека, который всю жизнь искал анонимности. Корускант — Кадж раздраженно покачал головой, опять напоминая себе, что недавно переименованный экуменополис надо называть Имперским Центром и мысленно, и вслух, — Имперский Центр служил домом буквально триллионам существ со всех концов галактики, и найти среди них одного-единственного не легче, чем одну-единственную песчинку на Татуине, Бакка и других пустынных мирах, вместе взятых. Скрывшись среди множества, он был в безопасности — пока не использовал Силу.

Что было не труднее, чем, скажем, питаться добела раскаленной лавой.

Когда он некоторое время активно не использовал Силу, но вместо этого просто сдерживал ее внутри себя, она пылала — словно в груди у него был огромный костер. Ему было трудно дышать, еще труднее — сидеть неподвижно. В результате у него поднималась температура; после нескольких дней Кадж потел и трясся в лихорадке. Если так будет продолжаться еще немного — скажем, неделю или около того… ну ладно, однажды так уже было. Когда он проснулся в середине ночи, он почувствовал сначала благословенное облегчение — сменившееся леденящим сердце страхом.

Кровать в дешевом квартироблоке, который он снял на ночь, была вся пропитана потом, а на дальней стене образовался круг шириной в метр, где краска оказалась обуглена.

После этого Кадж старался «давать себе спуск» всякий раз, когда ощущал, что сила выходит из-под контроля. Он концентрировался на легком телекинезе, передвигая куски еды или другие предметы, получая таким образом достаточно облегчения для израсходованного усилия. До сих пор это работало — но он все еще дрожал от страха каждый раз, когда приходилось так делать, — вдруг его ощутит один из этих зловещих инквизиторов.

Пристальный взгляд Каджа вернулся к киоску примерно в двадцати метрах от него, где несколько покупателей торговались с продавцом по поводу товара — по большей части незаконного. На трех сторонах киоска стояли корзины с продуктами, а сзади он был открыт. Неудачно, но у соседнего киоска имелся матерчатый тент, один угол которого почти что уткнулся в заднюю часть продуктового киоска.

Как обычно, сочтя прямолинейные методы слишком опасными, Кадж выбрал другой подход. Он натянул на лицо капюшон плаща и скользнул в толпу. Вокруг него клубилась пестрая смесь энергий, ароматов и зловония; он случайно врезался в какую-то женщину и сжался от ее сурового взгляда. Он поглубже спрятал гнев, который, казалось, выползал на поверхность его ума, когда его теснили многочисленные толпы народа, занятые собственными делами. Уж в этом он не отличался от любого из существ здесь.