Ночное небо - страница 44

Жадан отыскался на кухне. Он за обе щеки уплетал золотобокие пирожки, прихлебывая горячее молоко. Меня он заметил не сразу. В отличие от Яруна.

— Как поохотилась? — осведомился он, даже не думая вставать с ящика, заменявшего на кухне один из стульев.

— Скучно, — я прислонилась плечом к покрытой пятнами стене. — Дичь оказалась слишком галантной и не стала сопротивляться, потому что я женщина.

Эгун, следовавший за мной, отчего-то закашлялся.

— Жадан, как твой ужин? — буднично осведомилась я.

— Вкусный. Давно так не ел! — мальчишка смахнул со щек прилипшие крошки и вытер молочные усы.

— Славно, — я улыбнулась, переводя взгляд на держателя таверны. — Сколько с меня за ужин?

Опережая старика, Жадан резко развернулся ко мне, хмуро сдвинул брови.

— Я сам могу расплатиться, — сообщил он.

— Да-а? — я сощурилась, ожидая услышать очередную юношескую глупость. — И как же?

— Денег у меня нет, — спокойно ответил Жадан. — Но я работы не боюсь. И могу, к примеру, вымыть посуду.

— Он на мытье посуды наел? — спросила я раскачивающегося на ящике Яруна. Дождавшись утвердительного кивка, хлопнула сунжэ по спине. — Тогда вперед. Мой.

Беспрекословно мальчишка встал и направился к большой деревянной бадье, доверху набитой грязными тарелками и кружками. Повыше закатив рукава, он бесстрашно принялся за работу. Почему бесстрашно? Потому что такую гору посуды он осилит нескоро.

— Пригляди за ним. А еще лучше, помоги, — я обернулась к Эгуну. Тот как будто застрял в дверном проеме, и моя фраза застала его врасплох.

— Мыть посуду? — он аж скривился.

— Ты ж бывший пастух, так? Не княжеских кровей? — я самую малость прищурилась. Эгун опустил голову и поплелся к Жадану. Понимал, что произойдет, если я разозлюсь из-за такого пустяка.

Как только оба они приступили к работе, я позвала Яруна к выходу. Общий зал таверны опустел. Мальчишки погрузились в работу на кухне. Можно было говорить относительно спокойно.

— Прости, что не выслушала тебя раньше, Ярун. — я уселась прямо на стол, искренне понадеявшись на его чистоту. — Теперь я готова. Рассказывай.

Старик обошел зал, гася свечи и светильники. Как только осталась гореть одна оплывшая свеча на столе, Ярун сел на край грубо сколоченной лавки. Его изумрудно-зеленый взгляд снова стал до невозможности колким. Того и жди, решето из меня сделает.

— Готова, — передразнил он. — Снова думаешь о себе одной.

Что тут ответить? Как ни крути, все равно, в его глазах я предательница.

— Чего уж, — Ярун махнул рукой. — Ты помнишь, говорила, что если я не изменю свое желание, ты обратишь меня?

Никак его не отпускает идея о бессмертии. Хоть ты тут что!

Я видела, что сделали с ним прошедшие тридцать лет. Не только с телом, но и с духом. Ярун стал злее, грубее. Но… Все же сохранил крупицы той отзывчивости и смелости, что пленили меня однажды, когда я согласилась помочь ему.

— Я все помню.

— Я не изменил своего решения, — сухо произнес он. — Но теперь я могу уйти в бессмертие только таким! — Ярун дрожащей от ярости рукой ударил себя в грудь. — Дряхлым калекой со сломанным коленом! Или ты способна на чудеса, Веомага?

Конечно, способна. Моя кровь сильна, и маловероятно, что после обращения Ярун будет стариком-колекой. Однако люди, даже хорошо знакомые с вампирами, считали, будто каким тебя обратят, таким ты и останешься.

Нет, нельзя говорить с Яруном, пока он в ярости.

Скулы бывшего вестника наконец-то смягчились, кулаки из судорожно сжатых превратились в просто сжатые.

— Ответь, — тихо спросила я, чуть подавшись вперед, — почему ты ждал меня? Ни за что не поверю, будто бы в Руинном квартале не нашлось ни одного вампира. Почему я? Все еще влюблен в меня, княжеский вестник?

Он выдохнул через стиснутые зубы, отчего звук получился не хуже, чем у змеи. Однако отвечать на мой вопрос не торопился. Сделав несколько глубоких вдохов-выдохов, окончательно успокоившись, Ярун заговорил.

— Вея, ты одна из девяти самых старых вампиров, известных от Злого до Восходного моря, — огонек свечи порождал мрачные тени, блуждавшие по сухому лицу держателя таверны. — Если уж становиться, как вы говорите, птенцом, то кого-то сильного. Кого-то старого. Кого-то вроде тебя. Другие сидят по своим крепостям-гнездам, а ты бесстрашно гуляешь по Мивалу