Ночной прохожий - страница 7

стр.

сильней желанья выползти наружу.
Стремясь увидеть очертанья дней,
глядит фонарь в насмешливую лужу.
С такою быстротой из тьмы квартир
уходит прошлое, сменяясь настоящим,
что кажется: потусторонний мир
в проем окна тебя за ним утащит.
VI
Время напоминает
второпях отправленное письмо,
в котором, как всегда, забываешь
сказать нечто главное.
Очертания поздней осени,
так схожи с ранней весной,
что внешне не различимы.
Город в пространстве плавает,
подобно огромных размеров галере,
чья пьяная матросня
пытается низложить
ранее ею же выбранного капитана.
Фонарь, будто с девушки платье,
на время ночи завесу сняв,
освещает подле себя часть улицы
и символ империи капитала —
банк, из которого все служащие
давно разбрелись по домам,
поскольку даже кесарю кесарево
нет желания отдавать среди ночи.
От переизбытка мыслей недолго сойти с ума,
и среди них одна,
неназойливая, как «между прочим»:
одиночество — это если можешь
быть с кем угодно, но
вновь занимаешь один
в том пространстве позу,
где даже растворенное настежь
огромных размеров окно
не пропускает в комнату
свежий морозный воздух.
В темноте среди звуков
для слуха всегда ощутимей такой:
от жгучих порывов ветра
поскрипывает кровель железо.
И бесполезно,
как небо пытаться достать рукой,
тянуться к тому,
что ушедший век
навсегда от тебя отрезал.
VII
Вечером, когда темнота,
заползая в дом,
старается заполнить мебель
и все предметы,
неполноценный,
как птица с одним крылом,
поистрепавшийся календарь
напоминает о том, что летом
день был более долог,
а ночью небо как решето,
и деревья с листвой,
напоминающие динозавров.
Невозможно прожить
сегодняшним днем
потому лишь, что
сегодня
превратится в позавчера
послезавтра.
А сейчас
лишь часы постукивают
ходу времени в унисон.
Так и вечер осенний уйдет,
растворится, никем не замечен.
И желанье одно:
уж поскольку и должен присниться сон,
лучше пусть будет кошмарным он,
нежели вечным.
VIII
Знаю, игла пластинки почти что достигла края.
Вспоминая твой голос, вижу прошлое наяву.
И, снова в пространстве комнат
твой силуэт различая,
я в зеркале отражаюсь, а значит, еще живу.
И значит, хранимы Богом безмолвные стены дома.
Вновь тишину дополнив, времени ход затих…
Если меня не станет,
может, поэт знакомый,
не приходя в сознанье,
новый напишет стих.

Угрюмый город

Города похожи друг на друга…

И. Иртеньев
…и помутившийся рассудок
все ловит мысль подслеповато:
есть ты и я, а наша сумма —
осколки черного квадрата.
Ты можешь быть надменно гордым,
но одиночество — та птица,
что, посетив угрюмый город,
не в состоянии спуститься
на землю, на асфальт. Напрасно
пытаться путь назад расчистить.
Угрюмый город ежечасно
напоминает груду чисел.
И различаю каждый день я
среди уныния на мордах
всего два точных наблюденья:
усталый день. Угрюмый город.
Неразличим от ветра шорох,
что тишине казался наглым.
Здесь существует только город,
но он бесплотен, как архангел.
Куда ушли те, кто здесь прожил,
кто сиживал на коже кресел,
куда девались люди? Боже,
твой замысел неинтересен!
Порою сон недолгий снится,
что я брожу среди развалин,
знакомым вглядываясь в лица,
не в силах вспомнить, как их звали.
В тоске исканий сердце ноет,
обрывки наших разговоров:
«Есть ты и я, а остальное —
усталый день, угрюмый город».

«Как босиком по битому стеклу…»

Игорю Терехову

Как босиком по битому стеклу,
чьи колкие края острее лезвий,
живое мерно движется к теплу —
и кажется никчемно-бесполезным
любой из существующих людей,
мечтающий,
поскольку он не вечен,
всю жизнь прожить
за самый светлый день…
В каком
календаре
тот день отмечен?!
Здесь каждый сон
другому сну под стать,
скорей не сны, а времени огрызки.
Как входит ножевая в спину сталь,
слышны слова
давно умерших близких.
Вокзального прожектора огонь,
к перрону электричка подкатила…
Но различимо, как в ее вагон
уже садится
новый Чикатило.

«Время мысли…»

Время мысли
свивает в кружево,
в запредельность свою маня.
И сквозь окна текут ненужные
отгоревшие краски дня.
Из надломленных нот молчания
тишины проступает рев,
направляет во тьму отчаянно
город
лампы прожекторов.
Что начнется и что закончится —
свой отсюда берет разбег.
Одичание одиночества
здесь не высветлит даже снег.
Сквозь кусок темноты,
расколотый
ощущением холодов,