Ночные окна - страница 13

Прежде чем вернуться в лабораторию и просмотреть видеоматериалы, я разыграл пару партий в «американку» с Бижуцким, прошелся вокруг Загородного Дома с двумя доберманами. Лег вздремнуть на кушетку уже под утро – и то всего лишь на два часа. Больше мне и не надо.

– Кошка госпожи Ползунковой поцарапала? – спросил Левонидзе, застав меня ранним утром в оранжерее. Я обихаживал розы и цикламены и раздумывал: какой лучше всего букет составить для Анастасии? Ползункова, действительно, не расставалась никогда со своей кошечкой, существом трогательным и безобидным, как ее хозяйка. – Надо бы ее отдать нашим доберманам, на ужин, – добавил Георгий. – Я имею в виду старуху.

Иногда он довольно мрачно острит. А с Ползунковой как-то сразу не сошелся характерами.

– Это меня ночью комары искусали, – пояснил я, дотронувшись до пластыря. Нечего ему быть в курсе всех дел с Анастасией.

– Ну-ну, – усмехнулся он и сразу же перешел к другой теме: – По полковнику все готово. Но, на мой взгляд, зря ты с ним решил возиться. И с бомжом этим. Ты не доктор Гааз, а такие клиенты портят общую репутацию. Другое дело – Ползункова: когда она выезжает на светские рауты, то только о тебе и лопочет. Доносили. А это – реклама, новые пациенты, деньги. Ты вошел в моду. Уже за одно это можно пока оставить доберманов без ужина, сберечь старухины кости на пару месяцев.

Далась же ему эта Ползункова! Я продолжал механически обрезать лишние листочки. К чему спорить? Я вообще никогда никого и ни в чем не пытаюсь переубедить. Есть другие методы утверждения истины. Например, результаты дела. А бомж нужен мне для контраста, как химический реагент, как катализатор среды. Кроме того, практика показывает, что инородное тело в организме зачастую проявляет все симптомы заболевания. А моя клиника – это живой организм.

– Ладно, теперь вот что, – продолжил Левонидзе, не дождавшись от меня ответа. Он сорвал флокс и понюхал его. – Сегодня приедет один человек из ФСБ. Мой старый приятель, тоже следователь.

– Какие у него симптомы? И не рви, не топчи, пожалуйста, цветы, – это тебе не Ползункова.

– Разве? А похожи. Такие же бесполезные предметы. И ведь живут же, даже пахнут. А симптомов особых у моего приятеля нет, разве что хронический геморрой от сидячей работы. Если он и псих, то очень ловко это скрывает. Заявится он к тебе совсем по другому поводу. Ему нужна консультация. Или еще что-то, я толком не понял. Знаю лишь, что дело очень серьезное. По пустякам такого человека бы не послали. На самом верху всполошились. Ну да сам все поймешь, когда он приедет.

Я взял тяпку и стал окучивать кусты, переваривая информацию. Что ж, ФСБ так ФСБ. А для букета лучше всего подойдет сочетание цикламен с тюльпанами и бордовая роза посередине. Или обрамить по краям гвоздиками?

– Что молчишь? – спросил Георгий.

– Ты знаешь, – отозвался я, – Жюльен Сорель в «Красном и черном» не любил цветов, потому и запутался в своих женщинах, а добавь Стендаль немного желтых настурций да голубых фиалок, и букет… А, о чем ты?

– Оранжерея. Вот то место, где ты окончательно сойдешь с ума, – покачал головой Левонидзе, бросив себе под ноги сорванный флокс.

Поработав еще немного, я спустился и вышел в парк. До завтрака оставалось минут двадцать. Как правило, утром я всегда обхожусь чашкой чаю и поджаренным черным хлебом с листьями салата. Но слежу за тем, как питаются «гости», поэтому и присутствую в столовой. Еда – не только горючее для организма, но еще один большой соблазн, способствующий Разрушению мозга, превращающийся порой в культ. Как и что человек ест – это задачка для психиатра, тут две крайности: одна из них – непомерное обжорство, другая – намеренное изнурение себя голодом, а разум страдает от обеих.

В парке ко мне подошел охранник. (Работали они посменно, сутками, а набирал их Левонидзе – все бывшие военные.) Этого, кажется, звали Сергей.

– Ночью кто-то пытался проникнуть на территорию клиники, – сказал он. – Пойдемте покажу.

Мы вышли за ворота и пошли вдоль трехметрового металлического забора, который венчали острые пики. Метров через сорок охранник произнес: