Ночные окна - страница 34

– И на том спасибо. Мне бы хотелось как можно подробнее ознакомиться с данными пациентов.

– Только в общих чертах. Истории болезни вы не получите. Врачебная тайна.

– Бросьте строить из себя Пшпократа!

– Давайте-ка прослушаем кассету еще раз, – прервал наш спор Левонидзе. – Мне кажется, что-то мы упустили…

Я остался в кабинете один. Левонидзе повел Волкова-Сухорукова осматривать территорию клиники. Никакой ясности после нашего разговора и вторичного прослушивания кассеты не наступило. Все слишком туманно, зыбко. Отодвинув шторку с третьего фальшивого окна, я поглядел на Анастасию, сидящую за столом и старательно выводящую на бумаге какие-то узоры. Она тотчас же вскинула голову, словно ждала этого момента. Ее зеленые глаза мерцали от ненависти (или любви?), рыжая грива на сей раз была аккуратно расчесана. Наверное, постаралась Параджиева. Анастасия стала кривляться, как капризная обезьянка, и манить меня пальцем. В это время раздался телефонный звонок. Это была Нина, я узнал ее голос.

– Александр Анатольевич, вы по-прежнему хотите узнать, кто отец моего ребенка? – спросила любительница рыбной ловли в Суоми.

– Нет, – ответил я. – Мне это не очень интересно. Но я слышал, что он вновь куда-то запропастился? Как и отцы. Не волнуйтесь, сыщутся. Впрочем, если уж доводить дело до конца, то кто же его папаша?

– Вы, – рассмеялась Нина.

– Очень остроумно.

– Я имею в виду, что вы вполне могли бы им быть. Уж с таким строгим и умным наставником Макс никогда бы не увлекся наркотиками. Не то что эти самолюбивые сибариты. Вы преподали нам всем хороший урок. По крайней мере, мне. Я не спала всю ночь. Даже жалею, что мы не встретились раньше. Лет этак семнадцать назад.

Анастасия перестала кривляться, будто прислушиваясь к нашему разговору. Потом показала мне рисунок, над которым только что старательно трудилась. На листе бумаги были изображены крылатая женщина, двое мужчин с оленьими рогами и ребенок со старческим личиком. Как раз по теме. Просто поразительно, насколько Анастасия незримо проникала во все клинические аспекты моей работы, во все, что творилось здесь, в Загородном Доме! Как будто ходила за мной тенью.

– Приезжайте, – предложил я Нине, чувствуя легкое покалывание в сердце. – Поговорим, обсудим.

– Приеду! – ответили аристократка. – Ждите.

Я положил трубку, машинально сунул руку в карман пиджака и вытащил… золотой дамский «ролекс». Часики мадам Ползунковой.

А вслед за ними, в другом кармане, обнаружил серебряную зажигалку с монограммой «БББ».

– О… дьявол! – только и оставалось сказать мне, глядя на беззвучно смеющуюся Анастасию. Чтобы больше не видеть ее издевающегося лица, я задвинул шторку.

– И что же это должно означать? – спросил я сам себя, прежде чем налил в рюмку согревающего коньяка. Но ответа не знал.

Обед прошел без каких-либо происшествий. Лишь Олжас разлил тарелку супа. Видимо, как обычно, дрожали руки. Или нервничал?

Мне показалось, что он как-то странно смотрит на Волкова-Сухорукова. Даже вроде бы испугался, увидев его в столовой. Впрочем, следователю ФСБ я распорядился накрыть отдельно, на кухне, чтобы не вызывать у моих «гостей» лишних пересудов. Пусть думают, что он из обслуживающего персонала. Поэтому на тихий вопрос Сатоси: «Кто таков этот господин с рыжими усами?» – я равнодушно ответил:

– Электрик.

Спустя час этот же вопрос задал мне и Бижуцкий, когда я проводил сеанс психотерапии в одной из беседок. Ему я ответил, что Волков-Сухоруков – наш новый повар, который вскоре удивит всех необычным кушаньем.

На таких сеансах приходится использовать метод профессора Морено, заключавшийся в психоигре. Каждый из участников примерял на себя ту или иную роль, следуя заданной теме. Любой мог войти в игру и выйти из нее, когда пожелает. Как правило, «гости» охотно сбрасывали с себя свои маски, надевая чужие. Сейчас я намеренно определил тему в двух словах: вера и религия.

В беседке, кроме Бижуцкого, находились еще Леонид Маркович (гениальный пианист), Антон Андронович Стоячий (представитель секты истинных грибоедов) и околовокзальный бомж с профессорским званием, называющий себя Каллистратом (паспорта у него не было). Он-то и вел речь, обращаясь преимущественно к Стоячему: