Ночные трамваи - страница 21

— Что же вы сейчас-то спохватились? — только и сумела сказать она.

— Да прежде казалось: обойдется.

— А сейчас?

Отец посмотрел на Надежду Ивановну, решительно отодвинул от себя тарелку.

— А сейчас… сейчас, — хмуро проговорил он. — Черт знает, что сейчас…

Его маленькие глаза налились желчной зеленью, и запавшие щеки натянулись, он наклонил голову, она отливала темным блеском. Светлана ахнула: значит, отец поверил, что Антон мог пойти на такое. Вот ведь в чем дело!.. О т е ц  п о в е р и л… А это с ним так запросто произойти не может, ему всегда во всем нужны были твердые доказательства, и, если он принял вину Антона, значит, такие доказательства у него были. Но Светлана не могла, да и не хотела этого принимать. Кем бы ей ни был сейчас Антон, она не могла представить, чтобы он позарился на деньги, да еще в такой форме… Взятка… Что может быть пакостней?.. Но тут же у нее возникло сомнение: она ведь не знает того, что знает отец: Антон мог взять эти проклятые деньги и не для себя, он мог их взять для кого-нибудь другого, с него это станется, но все равно нарушить закон… Да мало ли что было!

Надежда Ивановна заплакала, не всхлипывая, она сидела, сжав пальцы, неподвижно, и слезы просто стекали по ее щекам, а она будто не чувствовала их, и от этой ее неподвижности все выглядело еще страшней. Отец старался не смотреть на нее. Тогда Светлана вдруг обозлилась, сказала строго:

— Ты что же, веришь, что Антон?..

Отец молчал, и тут раздался вздох Надежды Ивановны:

— С кем греха не бывает…

Этот слабый голос покорности был как неожиданный удар… Значит, они оба решили, что Антон оказался на это способен… Господи, ну конечно же отец хоть уже и не тот, он ослаб, руки у него подрагивали, но все равно он объездил и обошел всех, кого мог, у всех начальников побывал, и если ничего не добился, то посчитал: вина Антона реальна…

Только сейчас она по-настоящему поняла, какая страшная беда свалилась на них. Ее не обойти, не объехать, ее хочешь не хочешь, а надо принять со всеми непредвиденными сложностями, но надобно оглядеться поначалу, чтобы обрести хоть какие-то ориентиры. И, поняв все это, она ответила:

— Хорошо. Я поеду.

Теперь уж нельзя больше было ни отступить, ни колебаться, шаг был сделан, и он требовал действий.

Поначалу казалось: все легко образуется, все прояснится и встанет на свои места. Рыжий следователь Фетев, несколько рыхловатый, с доброжелательной усмешкой, человек неглупый, позволяющий и себе и Антону поразмышлять во время допросов о самых разных вещах — от новомодной аэробики до мало кому знакомых философских постулатов, — без особого труда отыщет истину, ведь она лежит на поверхности и выдвинутые против Антона обвинения во взятке — бред. По всему было видно — Фетев склоняется к этой мысли и на допросы вызывает из чистой формальности, он ведь и под стражу не брал Антона, а в Синельнике дела шли своим чередом, но все круто переменилось за две недели до суда. Антон был вызвал Фетевым, следователь на этот раз держался сдержанно, даже сурово, и Антон впервые увидел, какие у него могут быть жесткие, будто асфальт, глаза. Фетев предъявил ему ордер на арест, а на следующий день дана была Антону очная ставка с Кругловой.

Вот эта самая очная ставка и произвела на Антона впечатление дикого ужаса — других слов он потом и, подобрать не мог. Прежде он не раз испытывал страх, работа на море приводила к таким испытаниям неизбежно. Так было во время проходки по Балтике, когда он увидел с мостика мину и поднял тревогу. Сколько лет прошло после войны, казалось, все дно прочесали тральщики, а вот же нет-нет да после шторма и всплывет эта рогатая смерть, а на борту около пятисот пассажиров, так было и на Маврикии, когда после команды лоцмана корму лайнера понесло на английский танкер и уж казалось — столкновения не избежать, а это не только пожар, гибель судов, но и тяжкий позор, может быть, для всего флота. Было и другое, но в те мгновения страх не мог полностью сковать сознание, он оставлял свободным ту часть, что была способна к холодному и ясному расчету, и потому торжествовала мысль, стремительно находившая безошибочное решение, и лишь когда беда отступала, страх по-настоящему оглушал, но не был так опасен. Может быть, все это происходило потому, что напряженность работы во время плавания включала в себя и подготовленность к любой неожиданности, постоянно бодрствовавшее внимание стремительно обострялось и поиски выхода отыскивались почти автоматически. А к тому, что произошло с Кругловой, Антон не был готов. Удар оказался такой силы, что сразу рухнула душевная опора и вера в справедливость, он будто полетел в бездонную пропасть с осклизлыми, обрывистыми краями, ухватиться было не за что, неминуемая погибель надвигалась, и мысли путались.