Ночные трамваи - страница 25

Правда, ему не надо заботиться о еде, его накормят, и, как правило, очень даже хорошо накормят, не нужно толкаться в очередях, психовать, что опоздаешь на службу, дожидаясь автобуса или троллейбуса, да всего и не перечислишь, от чего освобожден человек на лайнере, так что за постоянную службу ему платят постоянной опекой. Многие к этому так привыкают, что хоть порой глухо тоскуют по берегу, но когда приходят в родной порт, долго жить в городе не могут и стараются уйти как можно быстрее в плавание. На лайнере жизнь им часто кажется кабальной, а на берегу — суетной, вот и носит их по водам всего земного шара.

Антону иногда казалось, что попал он на море вовсе не по своей воле, а так сложились обстоятельства, ему некуда было деваться, цепь событий, независимых от него, привела к такому выбору, сам же он человек земной, рожденный для жизни на берегу, ведь явился-то он на свет в далеком от моря городке, там и вырос…

Он складывал рубашки в чемодан, шмоток у него было не так уж много, самое необходимое, да еще кое-какие безделушки: часы под стеклянным колпаком с фрегатом, надувшим бронзовые паруса, хороший приемник с магнитофоном и куча кассет с записями — в океане можно было записывать музыку по ультракоротким, этим многие увлекались, записи получались отличные. И когда закрыл чемодан, затянул молнию на сумке, взглянул в иллюминатор: был виден причал, за ним известное на весь мир здание — Опера-хауз. Одни говорили: оно похоже на вздымающиеся вверх носы кораблей, другие — на паруса, а находились такие, что считали: так архитектор изобразил поющие раковины. Антон никогда всерьез над этим не задумывался, а дальше, за зданием, под желтым небом, чуть овеянный синевой, виделся вдали холм, он был усеян невысокими домами, окруженными деревьями, и стоило Антону взглянуть на этот самый холм, как непостижимым образом он увидел себя восемнадцатилетним парнем, летящим в степном весеннем просторе на Вороне с черной густой гривой.

Он часто тосковал по родному городу, ему все еще мнилось: там бродит Светлана, хотя та жила в Москве, но Третьяков и Светлана в мыслях и снах были всегда объединены. Конечно, это отец вырвал его из Третьякова. И с отцом не просто, тот мотался по разным городам: то в Одессе пребывал, то во Владивостоке, а потом осел в Ленинграде, и там у него была своя семья. Даром, что ли, в Третьякове прозвали отца Шатуном… Антон дал ему слово: прибудет к нему, пойдет в мореходку, хотя и в самом деле никогда не видел моря, но начитался о нем столько, что, казалось, плавал, и не раз, а Конрада знал кусками наизусть, не раз, как стихи, читал Светлане из «Зеркала морей»: «Когда современный пароход плывет по спокойному морю, укрытому тенями ночи, корпус его дрожит пульсирующей дрожью и где-то в глубине его по временам слышится лязг, словно в этом железном теле бьется железное сердце. В движении парохода есть какой-то глухой ритм, мерно стучит гребной винт, и далеко в ночи слышны эти торжественные звуки, как тяжелая поступь неотвратимого будущего»… Ему и сейчас нравились эти слова… поступь неотвратимого будущего…

….Он упаковал чемоданы, прошел по каютам штурманов, с кем проработал несколько месяцев в плавании, чтобы попрощаться, а потом посидел один у себя и подумал: куда же теперь приведет его судьба?..

«Арсеньев» стоял у причала на реке километрах в двадцати от города. Был декабрь — начало лета в Австралии. Команда изнывала от тоски — люди плавали шесть месяцев, и всем нестерпимо хотелось домой, но австралийские докеры не очень-то спешили. Они примчались рано утром на «фордах», «мерседесах», «вольво» и других машинах, названий которых Антон не знал, но все они были изрядно побиты, местами с ржавчиной на дверцах, он даже подумал: это сейчас у них такая мода — разъезжать на истрепанных автомобилях. Во всяком случае, из них выходили хорошо одетые люди, скрывались в деревянной бытовке и выходили оттуда в желтых комбинезонах с синим квадратом на груди. Вахрушев не мог смотреть, как они работали, ворчал, что секунд на этом пароходе, отвечающий за погрузку, уж очень либеральничает, а докеры то и дело устраивали кофе-тайм, но пили они вовсе не кофе: уходили в небольшой деревянный отель, там внизу был обширный зал с двумя бильярдными столами и длинная стойка, где продавали светлое пиво «XXXX» с хрустящим картофелем.