Ночные твари - страница 7

стр.

– Извините, – сказала Ярдли. – Не хотела вам мешать.

– Все в порядке. Я не спала.

– Меня зовут Джессика Ярдли. Я работаю в федеральной прокуратуре. Можно мне войти?

– Конечно.

Следом за Ярдли в палату зашла медсестра, поставила на столик кувшин с водой и попросила Ривер нажать кнопку вызова, если ей опять станет плохо. Это напомнило Ярдли о том, что они до сих пор не знают, чем пользовался убийца, пытаясь прикончить свою жертву.

Она изучила татуировки на теле Ривер. Переплетающиеся цветы на руках и картины природы на ногах. Большой бело-голубой лотос украшал правое плечо. Нос был проколот, зеленые глаза светились молодой энергией, отчего Ривер выглядела значительно моложе своих лет. На запястье был гипс. Болдуин предположил, что ее привезли на Кримзон-Лейк-роуд в багажнике и, вероятно, похититель в спешке случайно ударил крышкой багажника по руке.

После того как медсестра ушла, Ярдли присела на край койки – но не слишком близко – и сказала:

– Мне нравятся ваши татуировки.

– О, – ответила Ривер, – это у меня вроде хобби. Кто-то собирает марки, а я коплю вот это. – Она указала на хризантему, извивающуюся вокруг здорового запястья. – Вот эту мне сделали в Индии. – Указала на орхидею на бедре. – Вот эту – в Японии, аиста на лодыжке – в Шанхае… Из каждой поездки я привожу новую татуировку. Как будто забираю с собой частичку места, понимаете?.. Вы много путешествуете?

– Нет, к сожалению. Если честно, я до сих пор ни разу не была за границей. А что с этим лотосом?

– О, просто у меня некрасивая родинка на плече. Огромная. В детстве над ней всегда смеялись. Так что эту татуировку я сделала, когда мне было шестнадцать, и с тех пор ношу футболки и прочее без рукавов.

– Очень красиво.

Ривер приподнялась и уселась, подобрав под себя ноги. До сих пор Ярдли старательно не смотрела ей на лоб, но теперь бросила взгляд. Толстая полоса проходила от одной брови к другой, там, где сделали разрез бритвой, и Ярдли представила себе, какую боль ощутила Ривер, когда пришла в себя. На рану было наложено по меньшей мере десять швов. Лицо Ривер было покрыто синяками, один подбитый глаз затек, нижняя губа рассечена. У нее был такой вид, будто она побывала в аварии.

– Узнать себя по-настоящему нельзя, если не путешествуешь по миру, – сказала Ривер. – Нужно понять, как ты будешь вести себя там, где тебе неуютно. Как будешь общаться с людьми. Вот я, например, поняла, что слишком легко доверяю людям, когда в Бангкоке у меня украли все мои вещи.

– Это ужасно. И что вы сделали?

– Ну, пару дней я вынуждена была думать только о том, как выжить, – Ривер пожала плечами. – Одна милая вдовушка сжалилась надо мной и накормила меня, затем я добралась на попутках до американского посольства. Пожалуй, это был весьма любопытный опыт. Возможно, вселенная пыталась мне показать, что не так уж страшно всё потерять.

Она повернулась, и Ярдли увидела под сползшим с другого плеча больничным халатом еще одну татуировку.

– А на другом плече у вас что?

– Это скандинавская руна. Она означает человека, который сам кует собственную судьбу. – Какое-то время ее лицо было печальным, затем она улыбнулась. – Извините, вы заговорили со мной о путешествиях и татуировках, а об этом я могу распространяться вечно. Но вы, несомненно, пришли сюда с какой-то иной целью…

Все жертвы реагируют на травму по-разному. Одни замыкаются в себе и не говорят по несколько дней или даже недель – а иногда, если травма достаточно серьезна, и вообще больше никогда не говорят. Другие натягивают счастливую маску и делают вид, будто ничего не произошло. Остальные оказываются где-то между. Ярдли решила, что Энджела Ривер до сих пор еще не осознала в полной мере то, что с ней произошло, не позволила своему рассудку принять и проанализировать это. И, если завести разговор прямо сейчас, это может ее сломать.

– Просто хотела проведать вас, – сказала она. – Узнать, не нужно ли вам что-либо.

– О, вы так любезны… Но на самом деле всё в порядке. Хотя медицинский персонал, вероятно, думает иначе. Сейчас им приходится со мной нелегко. До этого за мной ухаживал медбрат, и я как-то… даже не знаю… оцепенела. Поэтому попросила, чтобы мною занимались только медсестры и врачи-женщины, а их сейчас всего двое.