Nomen nescio. Имя неизвестно - страница 8

Заходящее солнце обожгло ее сквозь спецстекло, но хмель не прошел, кокаин продолжал дурить голову. Эн ехала, сама не понимая куда, наматывая круг за кругом по улицам вечернего города. Наконец спустились сумерки. Эн вышла из машины, втянула воздух. Он пах людьми, их проблемами, их отчаянием и радостью, их жизнью, возможностями, любовью и ненавистью. И над всем этим плыла музыка. Она пошла на звук. Старая церковь стояла с гостеприимно открытыми дверями, охранник в дверях расплылся в улыбке, лишь взглянув на Эн. Она вошла. Запах свечей смешивался с ладаном и полынью, которой все еще пахли ее руки. Эн села в углу, стараясь быть максимально незаметной. Вслушиваясь в латынь, подняла глаза вверх к нервюрам, которые выступали в темноте словно ребра гигантского доисторического животного. Почему-то в голове не прояснялось, хотя уже давно должно было отпустить. Эн закрыла глаза и прислонилась к стене. Слушала чистые звуки, устремлявшиеся к сводам собора. В голове всплыло название – «Аве верум». Она понятия не имела, что знала это. Наконец повисла тишина. Эн открыла глаза – ей пора было возвращаться домой.

В ту ночь она впервые увидела во сне Проклятого.

Широко распахнутые глаза незряче смотрят на нее. Эн сконцентрировалась во сне, чтобы, наконец, что-то услышать или понять. Привычно зафиксировала детали. Кожа обожжена. Весь в крови, язвах, пузырях. Цвет слипшихся в корку волос не разобрать. Откуда-то она знала, что они должны быть на ощупь как шелк. Знала, что глаза должны быть самого невероятного из цветов – темно-лавандовые, и что за один только его взгляд женщины и мужчины готовы были на любые подлости и подвиги. Она знала, как его губы, сейчас покрытые коростой и волдырями, могли изгибаться в улыбке. Легкая усмешка, и короли готовы были упасть на колени.

Эн сконцентрировалась на движении его губ.

– Не верь, – впервые за все это время она слышит хриплый, как карканье, голос. Он кричит и начинает гореть. Лицо превращается в маску.

Эн резко открыла глаза и вздохнула. В дверь стучали.

– Эн! Открой сейчас же! Открой!

Эрик, глава медштаба.

– Открой! Или я позову охрану и вышибу дверь! – Эн знала, что он блефует. Эрик тоже это знал, но он был самодовольным придурком и вел себя соответствующе. Ей страшно надоел шум, так что она встала и открыла ему дверь. Эрик практически ворвался в комнату.

– Что случилось?

– Именно этот вопрос я хотел задать тебе.

«Откуда он узнал? Молчать. Ждать».

Эрик уперся в нее взглядом и только тут заметил, что на Эн ничего не надето. Он нервно сглотнул и буркнул, отвернувшись:

– Оденься.

Эн ухмыльнулась.

– Меня ничего не смущает, Эрик. Это ты врываешься в мою комнату так, будто солнце начало светить даже ночью. Твоя морда с вечера вообще ни разу не добавляет оптимизма!

– Больше уважения! – Эрик аж взвизгнул. – Я доложу эрлу. Ты забылась, ты зависишь от меня, и твое пребывание в группе карателей тоже! Ты – брак, ты сломана, то, что тебя оставили в живых, – исключение, и в моих силах это изменить.

– Попробуй доложить в Совет. – Эн улыбнулась и ушла в душ. Эрик был отвратителен ей с момента пробуждения. Его бегающие глазки, заискивающая перед эрлом улыбка, отношение к ней, как к подопытному кролику. Ее бесило в нем все. Особенно его лаборатория, где она провела месяцы. Она была его крысой в клетке с ярким светом и белыми стенами, так что становилось мучительно больно глазам, даже если сузить зрачки. Эн была мутантом, и уже потому она была вне закона. Она знала, что ее инициатор решил провести над ней опыты. Он не выжил, и она по идее тоже должна была быть мертва. Почему эрл ее помиловал, Эн не знала. Совет не погладил бы его по голове за самоуправство – евгеника была запрещена, а эрл пригрел на груди мутанта. Однажды он признался ей, что она все, что осталось от членов его семьи, и потому он будет сражаться за нее, даже вопреки здравому смыслу и законам.

– Отвечай!

– Я не понимаю, о чем ты говоришь. – Эн стояла под теплыми струями воды, закрыв глаза. Голос Эрика был глухим и далеким.

– Ты кричала во сне так, что я услышал, проходя мимо.