NON AD SEPULTUS - страница 7
Пьетро бережно завернул воина в старый татарский халат, который ему выдала для тепла хозяйка-старушка — и решил вернуться домой. Найди он эту статую на несколько дней позже — неизвестно как бы сложилась его дальнейшая жизнь. Но помня брошенную монету (не найду — решка — останусь еще, найду — орел — сразу же уеду), он за час собрал все свои вещи: дневники раскопок, документы, две смены белья и завернутую в старухин халат статую. Свитер и две пары рубашек он надел на себя. Других теплых вещей у него не было. Затем он спрятал в жестяной банке из-под карамели, где хранил свои итальянские документы, письмо к Румилову, с точным указанием места находки воина и пошел пешком в Ялту. Главным пунктом эвакуации был Севастополь, но туда пешком не добраться. Прежде чем окончательно покинуть Крым, некоторые суда, по слухам, должны были зайти из Севастополя в Ялту и Керчь, чтобы взять на борт тех, кто хотел уехать. Еще по Петербургу он был знаком с некоторыми офицерами и рассчитывал на их помощь. На всякий случай - если бы плыть пришлось на какой-нибудь турецкой моторной шхуне - у него были отложены деньги. Но ему повезло. Прямо на молу он столкнулся с французским офицером с «Вальдек-Руссо». Они когда-то встречались: то ли в Петербурге, то ли во Флоренции, и лейтенант Р. помог ему устроиться на судно. Впоследствие выяснилось, что суда зашли и в Феодосию, и могло показаться, что он совершенно напрасно отмахал пешком больше 100 километров. Но в Феодосии эвакуация происходила ночью, была давка и неразбериха, усугубившаяся прибытием большого отряда казаков, и в такой толчее и неразберихе ему бы вряд ли удалось попасть на «Вальдек-Руссо».
Всю зиму Пьетро промаялся в Константинополе, так как подхватил тиф и провалялся в бреду несколько недель. Ценных вещей у него было две: итальянские документы и найденная в Крыму статуэтка. И пропала именно она. Это было странно, так как итальянские документы в то время в Константинополе могли пригодиться очень многим, а кого могла прельстить грубая бронзовая статуэтка, истинную ценность которой знал только ученый-этрусковед? Это была невосполнимая потеря. Пьетро даже всерьез размышлял о том, чтобы вернуться в Крым и продолжить раскопки. И только новости о зверствах большевиков остановили его.
Ранней весной 21 года, на греческом товарном пароходике, шедшем с грузом в Палермо, он попал в Италию. Он поселился на фамильной вилле в Гроссето, принадлежавшей отцу и дяде. Дядя был еще жив. Мальчишкой, он часто бывал здесь: практически все летние месяцы он проводил в Гроссето, знал многих соседей, среди детей которых были у него и друзья. Он совершенно непринужденно болтал на настоящем тосканском итальянском, и все же Италия была ему чужой как тогда, в детстве, так и теперь. Возможно, дело было вовсе не в Италии, а в том, что он сменил современный европейский город, с театрами, консерваторией, библиотеками, музеями на сельскую глушь. Он скучал и томился, особенно поздней осенью, когда заняться было совершенно нечем. Все соседи были страстными охотниками, и с октября по февраль ходили на кабанов, оленей, и дичь поменьше — фазанов, зайцев. Ему это казалось дикостью и чем-то примитивным. Он попробовал выступить с докладом о своей (позаимствованной у Черткова) теории происхождения этрусков в местном обществе любителей этрусской старины. Его подняли на смех - фашистской Италии были нужны свои герои, поэтому единственно правильной была версия о «коренном» происхождении этрусков. Политика снова и снова вмешивалась в его жизнь. Как ни чужд был Пьеро политики, как ни отгораживался, ни прятался от нее, она все время его преследовала — в Петербурге его «обрабатывали» большевики, приняв, - благодаря выдвинутой им позабытой теории Черткова, - за своего сторонника; в Крыму - пытались «завербовать» в лекторы Белой армии монархисты, в Константинополе агитировали кадеты. Ему казалось, что в этой глухомани, в Богом забытой сельской Италии, далеко от политических центров, он - в безопасности. Но он ошибся. Политика достала его и здесь (и не только в виде отношения к его теории) — пару раз во время фашистских рейдов его виллу поджигали молодчики, мстившие и «виновным» - коммунистам, и невиновным — крестьянам (чаще - невиновным, потому что это был такой «медвежий угол» где большинство населения составляли полуграмотные крестьяне).