Носкоеды - страница 4

— Ты не мышь?

— Хихи, я Хихиш!

— Что такое «хихиш»? Грызун какой-то?

И добавил с опаской:

— Ты опасный? Кусаешься?

— Хихи, я людей не кусаю! Только носки. Я, собственно, носкоед, а Хихиш — это мое имя.

— Смешное имя, — фыркнул пан Варжинец.

— По-моему, тоже, — печально согласился носкоед.

— А что ты тут вообще делаешь?

Светила полная луна, и в беседе с носкоедом пану Варжинцу не виделось ничего необычного.

Хихиш молчал. Не мог же он, в самом деле, сказать: «Понимаете, пан Варжинец, мы тут с вами делим носки. Один носок оставляем вам, а второй мы с дедушкой того…»

— Я тебя спрашиваю! — пан Варжинец повысил голос, чтобы показать, кто в доме хозяин.

— Я вам все объясню, только сначала освободите меня, пожалуйста. Видите, как я попался!

Только тут пан Варжинец заметил, что странная тварь волочет на лапе одну из мышеловок, которые он расставил накануне.

— Ой, извини, — сказал он и разжал пружину.

Пружина отскочила, и Хихиш выскочил, и тут же подумал — а не взять ли ему руки в ноги, как его продувные братцы.

И тут же устыдился этой мыслишки. От всей души поблагодарил он пана Варжинца и заверил, что отныне носки будут в целости и сохранности.

— А если захотите, то мы с дедушкой от вас и вовсе съедем, — торжественно закончил он свою речь.

Пан Варжинец вытаращился на него:

— Чего-чего?! Ты что, у меня живешь? — выдохнул он. — Да еще и с каким-то дедом?!

— Он не какой-то, он мой дедушка, пан Варжинец! Когда мои папа с мамой уехали в чужие края, он меня вырастил, только он такой старенький, что наружу не выходит, — выпалил Хихиш, а пан Варжинец вдруг почувствовал, что ужасно устал.

— Ну вот что, ты, Хихиш. Не хочу я больше ничего ни видеть, ни слышать, ни знать, потому что мне все это снится. Я сплю, и мне снится, что я сижу в кровати и болтаю с каким-то маленьким носкоедом. Ясно тебе? — и пан Варжинец зевнул и с головой накрылся одеялом.

Хихиш не нашелся с ответом.

Поэтому он только смущенно хихикнул: «Хихи!» и побрел домой, в свою каморку.

Рамзес и Туламор-младший были родом из прекрасной семьи. Их отец, Туламор-старший сколотил состояние на носках во время великого голода.

То были времена, когда у мам и бабушек не было ни сил, ни желания штопать дырявые носки.

— Сколько можно гонять мяч! — ругались они. — Полюбуйся, опять палец торчит!

Но пальцы торчали и у девочек, и у барышень на выданье. А также у почтенных отцов семейства, и даже у тех самых мам и бабушек, которые, водрузив на нос очки и вооружившись иглой и штопальным грибком, зашивали вечерами эти самые носки.

И тогда ученые придумали специальные нитки, и носки из этих ниток было не так-то просто порвать. Шерстяные и хлопчатые носки почти исчезли.

Но что человеку мода, то носкоеду беда.

Весь этот нейлон и капрон, как назвали эти новомодные изобретения, было ни откусить, ни переварить.

А если какой бедолага-носкоед с голодухи все-таки этим наедался, то потом маялся животом и дурными снами.

К счастью, вскоре люди начали жаловаться, что в новых хитроумных носках ноги зудят и потеют.

И мир потихоньку стал возвращаться к старому, доброму хлопку.

В те времена отец малышей Рамика и Тулика возглавил банду, грабившую рынки и магазины, где еще оставались немодные хлопковые носки.

Тащили целыми парами, поправ главный закон носкоедов: «Никогда не бери оба носка!»

Но и этого им было мало. Они связались с контрабандистами, которые грабили склады, грузовики и товарные поезда.

И Туламор-старший сделался — Большой босс, или Падре.

Набрали столько носков, что забили ими целый чердак старого дома, принадлежавшего пану профессору Кадержабеку.

В этом огромном доме он жил один, только первый этаж сдал вдове Ворачковой с ее сенбернаром Губертом. В остальном жил он отшельником и все время проводил в кабинете, где ел, спал и писал ученый труд, посвященный носкоедам.

Знал он о них больше всех на свете.

Одного он не знал — что прямо у него над головой уже много лет обитает зажиточная семья носкоедов.

А откуда ему было знать, если на чердак он никогда не заходил?

Сам Падре с чердака не спускался. Ему даже телефон пришлось провести. В городе у него повсюду были свои люди — даже после того, как отошел от дел и стал вести простую честную жизнь.