Новая московская философия - страница 17
— Зачем же, товарищи, наводить тень на ясный день? — сказал Рыбкин.
— Да, — согласился с ним Фондервякин, — вышло, конечно, нехорошо. Просто вломились в чужое помещение, и будто бы так и надо. —
— А гражданка Пумпянская, — предположила Анна Олеговна, — наверное, едет сейчас в троллейбусе к троюродной тетке по женской линии и прекрасно себя чувствует, не то что мы.
— Да нет у нее никакой тетки, — заявил Генрих Валенчик, — у нее вообще никого нет, одинокая была старушка, как тополек в степи…
— А почему «была»? — спросил его Рыбкин. — Вам что, точно известно, что гражданки Пумпянской больше не существует?
Валенчик смешался и, смешавшись, проговорил:
— Нет, этого, конечно, я знать не могу; мне только известно, что родственников у нее не имеется, даже таких, которые называются нашему попу двоюродный священник. Я даже удивляюсь, к кому это она в свое время ездила на Арбат.
•— И даже не в этом дело, — вступила Юлия Голова, — а дело в том, что она по большому счету лет двадцать из дома не выходила. Сиднем сидела дома наша старушка, ну разве что иногда сходит на бульвар воздухом подышать.
— Двадцать лет не выходила, — сказала Люба, — а на двадцать первом взяла и вышла!
Митя ей возразил:
— Ну как она могла выйти, если комната заперта изнутри на ключ?
— Господи! — воскликнула Вера Валенчик. — Неужели Александру Сергеевну похитили через окно?
— А ты, Вера, шла бы отсюда, — сказал ей супруг. — Тебе волноваться вредно.
Вера покорно направилась в свою комнату и заодно прихватила с собой Петра, который, засунув в рот указательный палец, так сосредоточенно внимал разговорам взрослых, как если бы он все решительно понимал.
— Это дело разъясняется очень просто, — сказал мрачный слесарь, и все почему–то удивились тому, что слесарь заговорил. — Замок в данной двери английский, причем еще нэпманской фабрикации: хлопнул дверью, она и закрылась, а ключ ваша старушка могла по забывчивости оставить с внутренней стороны.
— И все равно это как–то, знаете ли, подозрительно, нереально, — сказал Фондервякин и взялся рукою за подбородок.
— Вы бы сначала прожевали… ну, я не знаю, чего вы там жуете, — обратилась к нему техник–смотритель Вострякова, — а потом уже вступали бы в разговор.
— Ничего он не жует, — разъяснила Анна Олеговна, — это у него такое произношение.
Фондервякин побагровел, а Вострякова изобразила на лице что–то такое, что изображается на лице у женщин, когда они восклицают: «Господи боже мой!»
Митя заключил:
— Факт остается фактом: старуха исчезла, причем исчезла по–хичкоковски, при самых загадочных обстоятельствах.
— Это все домыслы, — сказал Рыбкин. — Для паники, товарищи, пока оснований нет. Вот выйдет Положенный срок, тогда будем паниковать…
На слове «паниковать» Рыбкин запнулся, так как в прихожей пугающе зло зазвонил звонок. Василий Чинариков бросился открывать, послышалось лязганье замков, потом голоса, потом в коридоре по–хозяйски загремели шаги, и в кухню вторглись трое молодцов в белых халатах и коротких черных шинелях, накинутых по–грушницки.
— Где тело? — строго спросил передний из молодцов.
— Вот тела как раз и нет, — отозвался Чинариков и развел руками в подтверждение своих слов.
— Как это нет? — огорченно, почти разочарованно сказал передний из молодцов. — Зачем же тогда вы карету «скорой помощи» вызывали?
Фондервякин сердито ему сказал;
— Вы не переживайте, товарищ медицина, я вам гарантирую — тело будет!
2
Уже свечерело, и в двенадцатой квартире повсюду зажегся свет, когда Белоцветов, выведя инспектора Рыбкина на лестничную площадку, тронул его за рукав и поинтересовался:
— Ну и что вы намерены предпринять?
— А ничего, — простодушно ответил Рыбкин. — Состава преступления нет, даже происшествия и то нет. Вообще зря вы беспокоитесь, объявится ваша старушка, куда ей деться. А если не объявится, то, значит, она в какой–нибудь Козельск уехала помирать. Ведь нет никаких доводов против того, что ей могла прийти в голову такая опрометчивая идея.
— Есть! — возразил ему Белоцветов. — Вовсе и не собиралась Пумпянская помирать. Она всегда вела себя так, словно в принципе не собирается помирать, — бывают у нас такие удивительные старушки.