Новая правда ротмистра Иванова - страница 6

– Не надо больше на работу, – повторила она.

– Выгнали? – Павел нахмурился. – Опять? Что на этот раз учудила? Послала на три буквы всех, как тогда? Ну нельзя же так, нужно же хоть как-то…

Осёкся: супруге не было дела до его слов. Опять началось. Опять это состояние. Павел сдержал накатившее раздражение. В такие моменты ей требовались поддержка. Он напоминал себе об этом каждый раз, и всё равно злился.

Встал с кровати, дотянулся до выключателя. Резкий свет заполнил спальню. Павел зажмурился, привыкая к слепящей желтизне. Глаза жены краснели тонкими прожилками, будто от слёз или бессонницы – скорее, последнее.

На тумбочке под большим зеркалом стояли иконы. Павлу показалось, что они смотрят с укором.

– Послушай, всё будет хорошо, – произнёс он мягче. – Ты, главное, не переживай. Подумаешь, работа! Ну и хрен с ней, с работой. – Он присел рядом, супруга не пошевелилась. – Да посмотри же ты на меня. Я же с тобой разговариваю! – раздражение начало просачиваться вновь.

Тяжело было видеть любимого человека в таком состоянии. Павел вздохнул: это приходило внезапным наваждением. Он не мог предусмотреть, не мог приготовиться к этому.

– Зачем я здесь? – произнесла она. Тяжёлый и странный вопрос. Казалось, нет ничего болезненнее, чем снова слышать подобное.

– Так, всё, Юля, успокоилась! – сказал Павел; он поднялся и стал надевать бежевые военные штаны. – Жизнь не кончена, мир не перевернулся вверх ногами, у нас с тобой всё впереди. Только налаживается жизнь-то наша! Чего грустить? Ладно, отдыхай, смотри в свой потолок. Или вон программу какую глянь по ящику. И таблетку не забудь. Пила вчера таблетку? Опять не пьёшь? Так и знал! – Павел натянул бежевую, под цвета штанов, рубаху на своё порядком располневшие, хотя всё ещё крепкое тело. – Завтра выходной, сходим куда-нибудь, хорошо? Тебе надо развеяться. В кино хочешь? Гляну сегодня, чего повеселее показывают. Торт тебе вечером куплю, какой любишь. Ты главное это… Походи, что ли, выйди на улицу. В следующем месяце обязательно к психологу запишемся. Сейчас-то уж можем себе позволить, в конце концов. Ну? Что молчишь?

– Да, всё хорошо, – слабым голосом проговорила супруга. – Иди. Тебе пора.

– Ага. Что-нибудь сварганю и пойду. Макароны разогреть? Вечером расскажешь, что случилось, хорошо? Ты, главное, не лежи пластом – от этого точно лучше не станет.

Противный, утренний свет лампочки освещал кухню – колючий и удручающий, как болезнь. Глаза постепенно привыкали. Мерзкий холодок заставил поёжиться, мурашки побежали по телу. Отопление уже включили, но рамы на кухне были такими, что тянуло изо всех щелей, как ни затыкай; особенно – от форточки. За окном грустили в предутреннем сумраке деревья с почти опавшей листвой. На небе творилось чёрт знает что: тучи налетели унылой пагубой, готовясь оросить дождём улицу и торопящихся на работу первых пешеходов, рискнувших покинуть свои уютные жилища в эту тоскливую рань. «Даже природа в депрессии, – недовольно подумал Павел, – хоть бы солнце показалось».

Вода в новом электрическом чайнике буднично зашумела. Павел закинул в микроволновку вчерашние макароны с котлетой и, вздохнув, тяжело опустился на табурет у стола. Включил маленький приёмничек: болтовня ведущего, как правило, развеивала утреннюю апатию, но сейчас даже она не помогало избавиться от груза на сердце.

В который раз вспомнил то, что произошло почти десять лет назад. Ему и самому с трудом удалось пережить, для Юли же это стало настоящей катастрофой, ударом, от которого она так и не оправилась даже спустя столько времени.

Обращались к врачам, пили лекарства – толку мало. Ходили к батюшке. Тот выслушал, велел пост держать, исповедаться и причаститься. Всё сделали, как надо. Приступы прекратились, но через год напасть обрушилась с новой силой. Хотели съездить к старцу в монастырь – недалеко, километров двести от города. Но как-то не срасталось: работа, дела… А может, сомнения закрались: есть ли толк? Павел редко в чём-то сомневался, но сейчас он никак не мог понять ту странную штуку, которую священник называл Божьим промыслом. Батюшка говорили: Господь не сразу открывает Свои планы, смирение нужно… Но чем больше Павел раздумывал, тем больше казалось, что это просто слова. Спрашивал у Небес – Они молчали. Испытание, видимо, такое.