Новеллино - страница 29

А синьор был этим очень недоволен и решил дать отставку своему жонглеру. А при его дворе был обычай: кому он подносил что-нибудь в дар, тот понимал, что получает отставку и должен покинуть двор. И вот синьор взял изрядное количество золотых монет и велел положить их в пирог. Когда пирог был готов, он поднес его в подарок своему жонглеру, подумав: «Коль скоро я решил дать ему отставку, пусть уж он будет богат».[236]

Когда этот жонглер увидел пирог, ему стало грустно. И он подумал: «Я сыт, лучше уж сохраню его и отдам хозяйке постоялого двора».[237]

Принес его на постоялый двор, а там повстречал того, которого поколотил, нищего и жалкого, и из сострадания отдал ему этот пирог. Тот взял его и ушел. И недурно был вознагражден тем, что в нем содержалось.

Когда же первый жонглер явился к синьору, чтобы попрощаться, тот сказал ему: «Ты все еще здесь? Разве ты не получил пирог?»

«Да, мессер, – ответил тот, – я получил его».

«И что ты с ним сделал?»

«Мессер, тогда я был сыт и поэтому отдал его бедному жонглеру, который нанес мне обиду за то, что я называл вас своим богом».

Тогда синьор сказал: «Ну и пропадай теперь, потому что его бог лучше твоего!»[238]

И рассказал ему о пироге.

Жонглер этот обмер и не знал, как ему быть. Расстался он с синьором, ничего не получив. И отправился на поиски того, кому отдал пирог. Ищи ветра в поле!

Мессер Мильоре дельи Аббати[239] из Флоренции поехал в Сицилию к королю Карлу[240] молить о милости, чтобы дома его не были разрушены. А был он рыцарь превосходно воспитанный. Умел и петь отлично, и говорить по-провансальски. Молодые сицилийские рыцари устроили в его честь великое пиршество. И вот убрали со столов. Повели его отдыхать. Стали показывать ему свои палаты и драгоценности. И среди всего этого медные резные шары, где курились алоэ и амбра, для того чтобы курение, исходящее от них, наполняло комнаты благоуханием. Заметив это, мессер Мильоре спросил: «Чего ради вы это делаете?»

Один из рыцарей объяснил ему: «В этих шарах мы сжигаем амбру и алоэ, чтобы пропитать ароматом паши комнаты и наших дам».

Тогда мессер Мильоре сказал: «Синьоры, ничего хорошего в этом нет». Рыцари окружили его и стали просить объяснить сказанное. И, видя, что все они обратились в слух, он ответил: «Всякая вещь, потерявшая свое естество, гибнет».

Те спросили: «Каким же это образом?» И он ответил: «Курения алоэ и амбры губят добрый природный запах: ведь женщина ничего не стоит, если от нее не припахивает несвежей щукой»[241]

Эти слова мессера Мильоре развеселили рыцарей необычайно.

После того как греки разрушили Трою, а Таламон и Агамемнон увели Гесиону,[243] сыновья царя Приама заново отстроили город[244] и, позвав союзников на военный совет, обратились к ним как к друзьям с такими словами: «Добрые синьоры, ужасное бесчестие мы претерпели от греков. Людей наших они перебили, город разрушили, а сестру нашу увели в плен.[245] Но мы заново отстроили город и укрепили его. И союзников у нас много, и в казне сокровищ немало. Так пойдемте же к ним и потребуем возместить нам убытки и вернуть Гесиону». А сказал все это Парис.[246]

Тогда славный Гектор, превосходивший доблестью всех рыцарей того времени, заговорил так: «Синьоры, война мне не по душе, и я не советую затевать ее, потому что греки намного сильнее нас. У них и смелость, и сокровища, и умение, так что не нам с ними тягаться, ибо они могущественны. И говорю я это вовсе не из трусости. Если так случится, что войны нельзя будет избежать, я не смогу остаться в стороне и буду защищать своих и, как всякий другой, буду переносить тяготы сражений».

Сказано это против ретивых зачинщиков. И все же война была. Гектор вместе с троянцами участвовал в сражениях. И был отважен, как лев, от руки его пало две тысячи греческих рыцарей. Гектор убивал греков, поддерживал троянцев и спасал их от смерти. Но в конце концов Гектор погиб, и троянцы лишились всякой защиты. Те, что ратовали за войну, поумерили свой пыл, а Троя была снова разрушена греками.