Новеллы - страница 13

стр.

— Порцию грога! — приказал он.

— Хорошо, что вы приехали, — сказала сестра Матильда доктору Флуршюцу. — Сегодня Ярецки доставит немало хлопот.

— Ничего, как-нибудь справимся. Повеселились, сестрица?

— Да, знаете, было очень мило.

— А не кажется ли вам, сестрица, что во всем этом есть что-то призрачное?

Сестра Матильда попыталась понять его слова и ничего не ответила.

— Ну, а раньше вы могли себе представить что-либо подобное?

— Это немножко похоже на гулянья в престольные праздники.

— Несколько истерические гулянья.

— Может быть, доктор Флуршюц.

— Пустые формы, которые все еще живут. Выглядит как престольный праздник, но люди больше не знают, что к чему…

— Все наладится, господин доктор.

Здоровая и статная, стояла она перед ним.

Флуршюц покачал головой.

— Никогда еще, — сказал он, — ничего не налаживалось… И уж меньше всего может что-то наладиться во время Страшного суда… А ведь все здесь на него смахивает, не правда ли?

— Ну что за мысли у вас, доктор!.. Давайте лучше наших пациентов собирать.

Ярецки и доктор Пельцер, вольноопределяющийся, сидели в саду под эстрадой. Сквозь темное стекло бокала Ярецки пытался разглядывать разноцветные фонарики. Флуршюц подсел к ним:

— Не пора ли в постельку, Ярецкн?

— С бабой я готов лезть в постельку, а без бабы — ни за что… Все началось с того, что мужики шли спать без баб, а бабы без мужиков… Это было худо.

— Он прав, — сказал доктор-вольноопределяющийся.

— Возможно, — ответил Флуршюц. — И эта мысль, Ярецки, пришла вам в голову только что?

— Именно… Но я это уже давно подозревал.

— Значит, теперь вы наверняка освободите человечество.

— Пусть он хотя бы Германию освободит, — сказал Пельцер.

— Германия! — сказал Флуршюц, оглядывая опустевший сад.

— Германия! — повторил Пельцер… — Я ушел тогда на фронт добровольцем… А теперь я рад, что сижу здесь.

— Германия! — сказал Ярецки и расплакался. — Слишком поздно… — Он вытер глаза. — Вы славный малый, Флуршюц, я люблю вас.

— Это очень любезно с вашей стороны. Я вас тоже люблю… Пошли домой?

— У нас больше нет дома, Флуршюц… Попробую жениться.

— И для такого дела сейчас уже тоже слишком поздний час, — сказал вольноопределяющийся.

— Да, Ярецки, уже поздно, — сказал Флуршюц.

— Для такого дела поздно не бывает — взревел Ярецки, — по ты у меня се отрезал, сволочь!

— Хватит, Ярецки, вставайте-ка! Придите в себя!

— Ты режешь мою, я режу твою… Поэтому война будет продолжаться вечно… Ты когда-нибудь бросал ручную гранату?.. — Он закивал головой, и лицо его приняло серьезное выражение. — Мне, мне приходилось… Прелестные яйца — эти гранаты… Протухшие яйца.

Флуршюц взял лейтенанта под руку:

— Да, Ярецки, может быть, вы даже и правы… Вероятно, это в самом деле единственно возможное средство общения… Но пойдемте же, друг мой.

У входа в зал, сгруппировавшись вокруг сестры Матильды, уже стояли солдаты.

— Подтянуться, лейтенант Ярецки! — приказал Флуршюц.

— Слушаюсь, — ответил Ярецки и, встав по стойке «смирно» перед сестрой Матильдой, доложил: — Один старший лейтенант медицинской службы, один лейтенант и четырнадцать рядовых прибыли к месту назначения…. Честь имею доложить, что он мне ее отрезал… — И после небольшой нарочитой паузы он высвободил из кардана пустой рукав и помахал им перед длинным носом сестры Матильды. — Чисто и пусто!

Сестра Матильда скомандовала:

— Кто хочет ехать, садитесь с доктором в автомобиль. С остальными пойду я.

— Как, лейтенант Ярецки, в такой поздний час вы собираетесь идти на улицу?

Сестра Матильда сидела у входа в лазарет, а лейтенант Ярецки стоял в дверях. Изнутри на него падал свет, и было видно, как он зажигает сигарету.

— Из-за проклятой жары я сегодня из дома еще не выходил… — Ярецки защелкнул зажигалку. — Удобная штука — бензиновые зажигалки, хорошо придумали… Кстати, сестра, вы уже знаете, что на следующей неделе я отправляюсь в поход?

— Да, слышала. В Бад-Кройцнах на отдых… Воображаю, как вы довольны, что наконец-то выберетесь отсюда…

— Ну, конечно… Но и вы ведь, верно, будете рады отделаться от меня.

— Да, не скажешь, что вы были легким пациентом.

Воцарилось молчание.

— Прогуляемся, сестрица! Сейчас уже не жарко.