Новое море - страница 2
Власьевна достала из комода полотенце, Пташкину рубашку, двое трусиков.
— И чего это спешка такая! — ворчала она, связывая узелок.
Пташка видел, что Власьевна недовольна его отъездом, и, боясь, что она вздумает его удерживать, поскорее снял с вешалки свое пальтецо; поплевал на щетку и почистил ботинки. Оставалось только потуже затянуть ремень с настоящей матросской бляхой, надеть кепку, и он был готов!
Белый катер все еще стоял у сходней. Моторист, завидев дядю Федю, кивнул ему и стал заводить мотор.
— Разыскали, значит, тебя! — сказал он Пташке. — Ну, садись на корму, да смотри на ходу не вставай!
Пташка обрадованно шагнул через борт. Вот уж не ожидал он, что придется прокатиться на таком катере!
Власьевна протянула ему бутылку с молоком и сверток с лепешками.
— Скажи Настеньке — напишет пусть мне: как вы там… Не обижайся, коли что, — добавила она. Доброе лицо ее вдруг некрасиво сморщилось, и слезы часто закапали из глаз.
«Что ты, Власьевна? Ведь все так хорошо сейчас», — хотел сказать Пташка, удивляясь, что она плачет. И вдруг ему самому нестерпимо жаль стало расставаться с ней и захотелось чем-нибудь утешить ее. Он почувствовал, что глаза его туманятся. Но в это время мотор завелся, катер дернуло, и Пташка, покачнувшись, неловко сел на скамью.
Власьевна еще что-то говорила ему, но уже ничего не было слышно: вода, гудя, вспенилась за кормой, и катер пошел.
ПТАШКА ОСТАЕТСЯ ОДИН
Вы, конечно, сами понимаете, как хорошо мчаться на моторном катере по могучему речному раздолью. Пташка и оглянуться не успел, как исчезли из глаз знакомые места. Катер, взметая брызги, обогнул песчаную косу и понесся вдоль берега.
Хотя Пташка и родился и вырос на реке, но до сих пор ему приходилось плавать только на барже да на обыкновенной весельной лодке. У него дух захватывало от быстроты. Иногда казалось, что он поднимается над водой и несется по воздуху, подобно летающей рыбе. Дядя Федя только изредка поглядывал на Пташку, но не говорил ни слова. Да разговаривать все равно было бы невозможно: так сильно гудел мотор.
Вскоре, не сбавляя хода, они повернули к правому берегу, пронеслись мимо стоявших у самой воды серых заводских зданий и причалили к старым сходням.
Дядя Федя поблагодарил моториста и стал подниматься на глинистый невысокий берег. Пташка последовал за ним.
— Это мы куда приехали? — спросил он.
— На судоверфь. Тут у меня втулка вытачивается для экскаватора. Заберем и поедем дальше. Нам к самому Дону.
— Тоже на катере?
— Нет, зачем, он тут и останется. А мы на грузовик пересядем. По степи на катере пока нельзя. Вот пророем канал, тогда — другое дело.
У заводских ворот их встретил паренек в синей футболке. Дядя Федя называл его Гришей. Втулка, оказывается, была уже выточена и погружена, оставалось только выправить пропуск, чтобы вывезти ее с завода.
Взрослые ушли, а Пташка остался ждать. Солнце припекало сильнее, чем на реке. Хотелось пить. Пташка вспомнил, что у него в кармане уже давно хранится маленький серебряный гривенник. Он достал его и у продавщицы воды, стоявшей у ворот со своей голубой тележкой, выпил два стакана газированной воды без сиропа. Гордое сознание самостоятельности и свободы овладело им. Вода приятно отдавала в нос.
Пташка собрался было перейти через дорогу — в тень под деревья, но в это время открылись заводские ворота и из них выкатилась старенькая полуторка с обшарпанными бортами.
Гриша, оказывается, был шофером. Он вел машину, а дядя Федя сидел с ним рядом.
— Забирайся в кузов! — крикнул он Пташке.
Пташке не впервой было ездить на грузовике. Он перебросил в кузов свои узелки, уперся ногой в колесо, схватился руками за борт, подтянулся и ловко перевалился через него всем туловищем.
В кузове у самой кабины лежала на брезенте медная тумба величиной с бочонок. Это, должно быть, и была втулка. Рядом валялось запасное колесо с шершавой рубчатой покрышкой.
Пташка уселся на колесо и уложил рядом свои пожитки.
— Готов? — спросил дядя Федя.
— Готов!
Мотор зашумел сильнее, машина тронулась.
Мимо понеслись дома. Вдали, на реке, мелькали мачты и трубы судов, стрелы подъемных кранов…