Новолунье - страница 16
Куда Абрама потянет — это бабушка надвое сказала. Постоянного пристанища у него в деревне не было, гостить оставался там, где поглянется. «У Васены, — прикидывала Маришка, — Абрам гостевал в прошлом годе. Других незамужних баб вроде бы нет на косе. Чем черт не шутит, возьмет да и остановит глаз на мне. А там, глядишь, екнет сердце у мужика, и скажет он сам себе: «Эх, ты, шляпа, счастье твое рядом ходит, а ты на него сколь лет глядел и не видел».
Абрам и в самом деле с ласковой улыбкой поглядывал на Маришку (если, конечно, его гримасу можно считать улыбкой). За плечом у него висел огромный, набитый под самую завязку рюкзак. Через левую руку небрежно переброшена медвежья шкура. Черные когти царапали старый сагыр[1], а спящая морда зверя мягко тыкалась в кожаную штанину лоцмана.
Даже в те благословенные времена медведь был трофеем редкостным. Одно дело — охотники на него давным-давно перевелись, а другое — даже в глухоманной тайге можно годами шататься по распадкам и ни разу в глаза не увидеть медведя, а не то чтобы уложить его.
И вот надо же... Да чему же и удивляться — Абрам, он и есть Абрам, хотя бы даже и по прозвищу Игнашка!
Маришка уж хотела было шагнуть навстречу лоцману, чтобы взять у него шкуру медведя, как это было принято в Чибурдаихе, но вдруг в узких глазах Абрама она увидела какую-то тень, по которой сразу поняла, что лоцман смотрит мимо. Маришка обернулась, и все ей стало ясно: к ним подходили Степанида Царева с Серафимой Чертыковой. Значит, Симча специально к приходу плота прикатила из Жинаева. Вот ведь ведьма!
Абрам даже шаги попридержал и поздоровался с бабами только тогда, когда Степанида и Серафима подошли вплотную к Васене и Маришке.
Изен, бабы! Изен[2]! — тихо сказал Абрам.
Рахмат-саламат! — задиристо выпалила Маришка.
— Это что же, надо понимать как здравствуй, что ли? — усмехнувшись, спросил Абрам.
— А понимай как хочешь.
— А я и понимаю...
Маришка еще что-то хотела сказать, но Васена дернула ее сзади за юбку, и та осеклась.
— С благополучным возвращением тебя, Абрам, — сказала Степанида.
— Спасибо. Да вот не совсем благополучно получилось.
— Еще бы, — сказала громко тетка Симка, — скажите спасибо Чепсаракову, а то бы не знаю, что и вышло. Мы, когда спускались в тальники, все видели...
— Верно, — нахмурясь, подтвердил Абрам, — если бы не Адай Побарствуй... — и вдруг кинул на камни медвежью шкуру, а сам с рюкзаком подался к Чепсаракову.
Старик сидел поодаль на земле, прислонившись голой спиной к стволу старого тополя, а сын Данилка рвал его ветхую ситцевую рубаху на лоскуты и бинтовал отцу изуродованные цинкачом руки. Увидев подходившего к нему лоцмана, старший Чепсараков смущенно и даже как-то виновато осклабился, показав желтые, прокуренные до десен зубы.
— Вот вишь, как неловко у меня получилось, — сказал он.
— Это не у тебя, а у нас, — пробурчал Абрам, кидая к ногам Адая рюкзак. — Это тебе от меня гостинец, Адай. Прими, от чистого сердца дарю, в благодарность за то, что ты сделал нонче для артели. И если хочешь, с этого дня вообще можешь считать себя членом нашей артели, — сказал и, круто повернувшись, пошел опять к бабам.
За каждым шагом лоцмана следили, к каждому слову прислушивались все — и чибардаевцы, и плотогоны.
Ободренный всеобщим вниманием, Чепсараков весело крикнул стоявшему с разинутым ртом сыну:
— Данилка! Ты что ворон ртом ловишь, собачий сын?! (Все захохотали, вспомнив собачье имя старика.) А ну-ка, обуй ноги, разуй глаза! Посмотри, какой гостинец нам Игнашка отвалил (все опять захохотали)...
Тонкошеий и кривоногий Данилка мигом рассупонил рюкзак и заорал, обалдев от радости:
— Абачих[3]! Да тут же полным-полно мяса!
— Мяса? Какого мяса? — кричал в свою очередь Чепсараков.
— Вяленого...
— Да зверя-то какого, я тебя, растатуя, спрашиваю...
— Ведме-едя...
— Медведя? Целого медведя? Ну, теперя, мужики, я наконец-то побарствую...
И снова все захохотали, заходили по берегу. Маришка и Васена кинулись к Филе Гапончику, пробовавшему с помощью гребцов ступать на вывихнутую ногу.
— Вывихнул, что ли? — спросила Маришка, подходя к Филе.