Новости любви - страница 14

«Боже, если Ты только есть, – взмолилась я, – Отец, Сын и еще этот, как его, бородатый еврей, помогите мне найти эти чертовы «прегрешения»!»

Один из этих трех, к кому я так страстно обращалась, видимо, все-таки услышал меня, и я нашла то, что требовалось.

Повторяя про себя найденную формулировку, я медленно вернулась обратно в столовую и осторожно уселась на свое место. Клара была уже готова заплакать, а дед пытался ее развеселить, демонстрируя свои вставные челюсти. Бабушка качала головой. Одна родительница чинно восседала на краешке стула, и ее обильные жемчуга едва не клацали о тарелку.

– Ну, Мэгги, ты нашла определение? – спросил меня родитель.

Я отбарабанила только что затверженное, не забыв добавить «спасибо тебе, отец, теперь я это хорошо усвоила» – тем же самым тоном, как будто это было частью определения, которое я нашла в словаре. Родитель выглядел удовлетворенным. Он тут же переключил внимание на индейку – ту самую, что все еще лежала на синем подносе. Вдруг Клара, пробормотав извинения, взахлеб зарыдала и выбежала из-за стола. Мать устремилась следом.

– Почему вы так делаете? – всхлипывала она в соседней комнате. – Зачем унижаете ее?

В столовой воцарилось напряженное молчание, посредством которого Саммерсы пытались возобновить подобие радостно-праздничной трапезы. Когда наконец Клара вернулась, я адресовала ей благодарную улыбку. И все-таки, несмотря на все мои страдания, мне почему-то казалось, что это именно я виновата в подпорченном праздничном обеде.

Ави Герцог стоит на открытой террасе, примыкающей к гостиной моего номера. Отсюда открывается широкая Панорама – море и прибрежная полоса вдоль всего Тель-Авива. Подобрав под себя ноги, я сижу на софе и смотрю на него. Очень умно и деликатно он расспрашивает меня о моей жизни. В умении вести беседу ему никак нельзя отказать. Видимо, он изрядно наловчился в этом деле во время многочисленных допросов, которые регулярно устраивает заключенным-арабам, плененным израильской армией за последние три года войны, которая, кстати, принесла ему генеральский чин.

– Мне кажется, – говорит он, – в вас странным образом сочетаются чувство юмора и пессимизм. Именно такое у меня сложилось впечатление. Не знаете почему?

Я не спешу отвечать, предпочитая уклониться от обсуждения предмета, который называется Мэгги Саммерс собственной персоной. Как бы объяснить ему попонятнее, что я в принципе отнюдь не возражаю, чтобы он исследовал мою плоть, – лишь бы только не лез в душу. Дар слова на время оставил меня. Я не могу подобрать удовлетворительного объяснения тому, что я такая, какая есть, и ничего больше. Пожалуй, в данном случае вполне сгодился бы и развязный ответ, если бы это поспособствовало переходу к более интимной фазе беседы.

– Полагаю, дело в том, что я не могу чувствовать себя счастливой постоянно, – сформулировала я наконец и тут же пожалела о сказанном, потому что звучало это довольно глупо.

– Нет, Мэгги, дело не только в этом. Я наблюдал за вами в течение нескольких месяцев, я хотел узнать вас, однако вы оказались более недоступны, чем сам Арафат. И все же я часто видел, как вы смеетесь и шутите, разговаривая с другими журналистами или даже с министерскими служащими. Почему же вы так опасались разговора со мной?

В этот момент мне было трудно выдержать его взгляд. Он умел прочесть то, что от других можно было без труда утаить. Я с самого начала поняла это инстинктивно. Я сменила позу и опустила подбородок на руки, сложенные на коленях.

– Прошу вас, Ави, – сказала я, – расскажите мне о себе.

Будучи весьма умен, он отнюдь не стал этому противиться, зная по опыту, приобретенному на допросах, что немного информации о себе позволяет собеседнику расслабиться и в результате развязывает язык.

– Я родился в России, а сюда приехал в четыре года, когда здесь еще была Палестина.

Ну вот, извольте видеть – еще одна жертва сродственников моей бабушки по матери, учинявших в России погромы.

– Я очень горжусь своей страной, потому что я был свидетелем того, как она выросла буквально из ничего – из мечты, которую мало кто считал осуществимой. И все же какая-то часть меня по-прежнему остается русской. На этом языке я говорю, я люблю русскую музыку, люблю песни, которые с детства слышал от родителей.