Новые приключения парижанина - страница 51

— Мне нужен Аколи! — сказал Хорош-Гусь.

Все это время вождь коттоло старался соблюдать нейтралитет. Кто-кто, а он испробовал силу Тоторовых кулаков на собственной шкуре и больше не хотел рисковать.

Ламбоно подал ему знак.

Один голос — хорошо, а два — лучше и для коттоло убедительнее.

Ораторы соревновались в красноречии, стремясь объяснить дикарям, что рассуждать — не их дело. Желание короля — вот единственный закон. Нарушивший его пожалеет о содеянном.

— Это последнее предупреждение! — добавил Хорош-Гусь. — Вот увидите, цацкаться с вами не станем. А ну-ка! Три-четыре: Да здравствует Коколь!

Все в один голос повторили. Лед тронулся. Коттоло кинулись было к хижине, чтобы еще раз приветствовать и поносить на руках обожаемого Коколя, но Тотор отказался наотрез:

— Оставьте меня в покое! Пусть убираются!

Монарх выразительно махнул рукой, чтобы провинившиеся подданные без перевода поняли сказанное.

— Уфф! — Тотор раскинулся на постели. — Дьявольщина! На мне будто дрова возили. Ну и здоровые же эти негры! Не возражаете, если я немного вздремну?

— Позволь, патрон, я чуточку побалакаю с этим парнем?

— Сколько угодно!

Аколи и Жан отправились приводить в порядок деревню, Тотор мигом захрапел, а Хорош-Гусь повернулся к пленному.

— Подойди поближе! Дай на тебя поглядеть.

Тот испуганно озирался, все еще не веря, что опасность миновала.

Ламбоно велел незнакомцу сесть, сам устроился напротив и воззрился на него своими колючими, хитрыми глазками.

— Как тебя зовут?

— Комо.

— Из какого племени?

— Не из какого и из всех сразу, — с трудом проговорил Комо.

Хорош-Гусь, не долго думая, влепил ему такую затрещину, что бедняга чуть не упал.

— Будешь отвечать как следует?! А не то я тебе все ребра переломаю.

Комо устало опустил голову.

— Я совершенно разбит.

— Ага, потому что другой рисковал жизнью ради тебя! Ладно, не придуривайся! Ты прекрасно слышишь меня, и сил у тебя достаточно, чтобы отвечать. Итак, твое имя — Комо. Где родился, говорить не желаешь. Пойдем дальше! Что это ты делал возле нашей деревни?

— Ничего. Шел мимо и пел. Хочешь, спою тебе красивую песенку?

— Не сейчас, милый, не сейчас. Всему свое время. Откуда ты шел?

Комо назвал деревню, о которой Хорош-Гусь услышал впервые.

— В какой это стороне?

Комо показал на запад.

— Э-э! Там Камерун!

— Нет, нет! — вскричал Комо. — Не совсем там!

— Что это ты так разволновался? Здесь ли, там — один черт. Отвечай прямо, знаешь ли ты бен Тайуба?

— Я? Понятия не имею! Кто такой бен Тайуб?

Комо, похоже, не на шутку забеспокоился. Вялость его как рукой сняло, ответы были четкими и ясными.

Хорош-Гусь по-прежнему разглядывал незнакомца самым откровенным образом.

— Ха-ха! Ты — бродячий певец, идешь куда глаза глядят, но никогда не слышал ни о бен Тайубе, ни тем более о Си-Норосси.

Все знали, что Си-Норосси — султан Н’Беле, то есть истинный главарь бандитов, державший в руках всю Центральную Африку, лютый враг европейцев, готовый на любое предательство, на любое преступление.

Комо медлил с ответом.

— Си-Норосси! — наконец проговорил он. — Да! Однажды его люди гнались за мной буквально по пятам, так что мне едва удалось убежать.

Голос его звучал ровно и естественно.

— И это все? — ухмыльнулся Хорош-Гусь. — Удивительно! Мне рассказывали, что тут повсюду рыщут шпионы в поисках племен, где можно поживиться.

— Я ничего об этом не знаю! Я всего лишь несчастный бродяга. Мое дело — песни. Хожу и ищу, где бы поесть да поспать. К чему все эти расспросы? Ты мне не доверяешь, но разве я виноват в том, что оказался здесь? Твои люди напали на меня, связали, избили! Я вовсе не искал встречи с ними.

Хорош-Гусь слушал очень внимательно.

Все услышанное вполне походило на правду. Вот только с виду Комо мало напоминал бездомного скитальца, к тому же был явно умнее, чем хотел показаться.

— Ладно! Отдыхай, — сказал Хорош-Гусь. — Завтра мы продолжим наш разговор, и, если ты будешь морочить мне голову, берегись!

Ламбоно отвел Комо в угол, неподалеку от своей собственной лежанки, чтобы тот был все время под присмотром.

Комо послушно улегся на солому там, где велели, и через несколько минут спал сном праведника.