Новый центр - страница 4

стр.

Эту добычу нам, значит, и предстояло оценить — поштучно.

Вздумай я здесь все перечислить, это заняло бы страниц сто или больше. Об очень многих книгах я никогда прежде не слышал, но некоторые — те, что при распаковке произвели на меня наибольшее впечатление, — я все же назову.


Первым, что меня поразило, было «Введение в науку о регистрации, или О Registratoribus, с пояснением некоторых содержащихся там мест, составленное Филиппом Вильгельмом Людвигом Фладтом, советником Церковного и Высшего апелляционного суда курфюшества Пфальцского, члена Баварской-Пфальцской Академии наук, изданное во Франкфурте и Лейпциге Эслингерским книготорговым домом в 1765 году». Это, так сказать, сокращенное название, полное заняло бы слишком много места. Впрочем, мы-то имели дело с факсимильным воспроизведением издания 1765 года, вышедшим в 1975-м в Пуллахе. Наш экземпляр сохранился первоклассно, его вряд ли вообще кто-нибудь открывал. Ученого, очевидно, эта книга совсем не интересовала, и очень может быть, что он просто получил ее в подарок — от какого-нибудь коллеги, которого пригласил на ужин, а тот не захотел являться с обычной в таких случаях бутылкой вина класса гран-крю[4]. Подаренная книга тоже была в своем роде гран-крю, потому ее и не открывали.

Во второй коробке, на самом дне, лежал английский криминальный роман в немецком переводе (карманное издание), зачитанный и потрепанный — в большей мере, чем любая другая книга из этой коробки. Назывался он «Блестонское убийство», а его автором был некий Дж. С. Гамильтон[5].

Перевод был опубликован в 1960-м, я быстро подсчитал: нашему — ныне покойному — профессору тогда как раз исполнилось двенадцать; а имя переводчика заставило меня усмехнуться, ибо звали его не иначе как Михаэль Рюпель[6].

Украшением третьей коробки оказалась хорошо известная мне книга, бестселлер моих школьных лет, который я и сам читал с удовольствием: «Дом на Эльбе» Маргариты Мюленбек[7], здесь — в роскошном подарочном издании с прошитым переплетом и закладкой-ленточкой. Райнер Хармс — мой товарищ из параллельного класса и, кроме меня, один из немногих в то время маниакальных любителей чтения — нашел тогда в Интернете два интервью с писательницей, и эти видео мы с ним смотрели снова и снова. Мы совершенно точно влюбились в нее. Нам было тогда по пятнадцать.

В двух следующих коробках были упакованы обычные (не подарочные) издания, со встречающимися кое-где бледными карандашными пометками. Мы обнаружили там трех французов: Марселя Бергота, Эдмона Тэста и Антуана Рокантена, а также одного итальянца, Дзено Козини[8]. Я ни о ком из них никогда не слышал — в отличие от Зандера, конечно. Это были не академические собрания сочинений и даже не обычные собрания сочинений, а просто «избранное», публиковавшееся в связи с какой-нибудь круглой датой — годовщиной рождения или смерти автора.

Шестая коробка, в отличие от двух предыдущих, содержала полную мешанину, и здесь нам обоим больше всего понравился маленький том Карла Фюррера «Барт, Фуко, Toyota: после структурализма», изданный в 1988 году Научным книжным обществом в Дармштадте[9].

В седьмую коробку наследники, очевидно, поместили часть португальского отдела библиотеки, поскольку там мы нашли — конечно, в немецком переводе — произведения Альберто Каэйро, Рикардо Рейса, Алваро де Кампоса и Бернардо Соареса[10].

Восьмая коробка содержала настоящие сокровища. Среди прочего мы обнаружили там «Всеобщую историю лабиринтов» Сайлеса Хейзлема и (в очень редком старом издании) «Приятные и достойные прочтения сведения о стране Укбар в Малой Азии» Иоганна Валентина Андрее; также «Тайного спасителя» Нильса Рунеберга — немецкий перевод, выполненный Эмилем Шерингом, книги «Kristus och Judas», 1912 года; фрагмент романа Герберта Куэйна «April March»; и, наконец, — сонеты Пьера Менара, обращенные к баронессе Бакур, 1934 года [11].

В девятой коробке все книги были в запаянных пластиковых обертках, но сверху усердные наследники положили карманное издание романа, который я прекрасно помню еще со времен бессонных ночей за книгой в школьные годы. Покойный ныне профессор тоже, видно, читал этот роман с удовольствием (и, возможно, не один раз), ибо книжечка была такой же потрепанной, как детективный роман из второй коробки, и к тому же покрытой — на слишком узких, к сожалению, полях — бессчетными карандашными пометками, выполненными микроскопическим шрифтом, как записи Роберта Вальзера