Новый Галлифрей - страница 31

стр.

Но теперь, когда я действительно победил, я не чувствовал победы. Ее у меня украли. Я снова обманут. Обречен. И со мной все остальные — кто бы ни был рядом. И Доктор, который вдруг стал со мной соглашаться, и Ривер… Я искажаю пространство и превращаю — во что? Я их всех обманываю? Что бы я ни делал — неужели я все еще действую по проклятому старому плану? Чужой инструмент, доведенный до безумия, лишенный собственных желаний, управляемый так или иначе запечатанным во временном пузыре меня же отвергшим старым миром? По-прежнему?

Нет уж. Хватит. Оставайся там. Теперь у меня есть совсем другой план.

Эфемеры. Еще одна свадьба Ривер Сонг

Все летело кувырком. Внезапно раскрывшаяся Трещина расколола мир вдребезги. Шестой Доктор… о, Шестой Доктор — это были пустяки, как и появившийся из Трещины Одиннадцатый! Как Десятый, канувший в Трещину и вернувшийся с отверткой Одиннадцатого! К мельканию Докторов я, кажется, начал привыкать. А вот видение с Галлифрея… и затем неизвестно откуда взявшийся Даврос!..

Мои мысли перебил стук в дверь. Кто угодно в такое время. Или что угодно, из какой угодно, черт побери, вселенной!

Я взглянул на сканер.

Рани.

Ну конечно. Я только что взорвал одну из наших баз, над которой она столько работала. Для чего? Для этого взрыва? Для Давроса? Ей наверняка было, что сказать. И ей требовалась поддержка в такую минуту. Почему я всего этого не предвидел? Что угодно, но не то, что произошло.

Только не эту проклятую Трещину! «Белую тварь», которую никак не убить.

Я распахнул дверь Тардис и тут же ощутил в воздухе что-то новое, какую-то перемену в окружающем нас электрическом поле.

— Что-то случилось? — спросил я, увидев ее загадочный блеск в ее глазах. Случилось, конечно. Но может быть, случилось что-то новое, за эти минуты?

— К черту разумные выкладки! — произнесла Ривер твердо. — Давай поженимся, только прямо сейчас, и чтобы Доктор не знал!

Секунду я стоял столбом, таращась на нее, будто не сам только недавно запускал пробный шар, делая ей предложение, а потом расплылся в неудержимой улыбке:

— Давай! — И в самом деле, плевать на всё!


В энной степени Нью-Лас-Вегас — лучшее местечко в обозримой вселенной для того, чтобы пуститься во все тяжкие, не захватывая для этого предварительно весь мир. Огромный астероид, компактнее нормальной планеты, но не уступающий последним по массивности, никогда не спящий, не знающий ни ночи, ни дня. Вернее, здесь всегда царили и вечный день, и вечная ночь.

Рани, или Ривер, или все-таки Рани, еще больше оживилась, завидев игру ярких огней и неоновых всполохов, заменявших тут небо и, кажется, только сейчас осознала, что все еще была в лабораторном халате — нам было совершенно не до таких мелочей. Но сейчас, когда мы вырвались на время из своей недоброй сказки, она задышала свободнее, в ее глазах заиграли беспечные огоньки вечного праздника, в который сперва ей непременно нужно было окунуться одной. Чтобы прихорошиться и даже внешне стереть на время память о произошедшем. Отдельная новая жизнь, на столько, сколько нам понадобится, настолько, насколько мы сможем себе это позволить.

Небольшой торговый центр прямо у дворца бракосочетаний, в котором можно было найти все, что нужно для скоропалительного брака представителям самых разных цивилизаций, назывался «Все для лучшего дня». День пока был тот еще. Но нам же нужен был лучший.

Я проводил туда Ривер, убедился сам, что костюма лучше моего у них все равно нет, но нашел пристойную свежую рубашку и галстук… свадебный галстук же должен быть белым и атласным? Ну или хотя бы серебристым. Выбрав галстук, я все-таки сменил и костюм, на светло-серый, в тон. Новые запонки и булавка тоже подобрались как-то сами собой. Ривер еще не освободилась, пропав в салоне-парикмахерской, и я вышел прогуляться — оглядеть окрестности и провести небольшую разведку.

Яркое холодное веселье вокруг. Все прекрасно. Я бы сам выбрал нечто такое, но что же я искал? Я внезапно остановился. Будто отвечая на мои мысли, передо мной возник неожиданно тихий дворик. Искусственно-тихий, конечно. И — зеленый. Я потрогал лист ближайшего растения. Он был настоящим, живым.