Новый мистицизм - страница 4

С. Булгаков известен был несколько лет тону назад за одного из виднейших представителей «мировоззрения девяностых годов». Но с ним, очевидно, произошел коренной внутренний переворот. Недавно он прочел в московском психологическом обществе речь, удивившую всех: в этой речи он выступил проповедником разных метафизических «истин». Теперь, в своей статье, он, говоря о национальном сознании русского народа, поскольку оно проявилось в произведениях Васнецова, Влад. Соловьева, Достоевского и Толстого, распространяется преимущественно о вопросах религии. Он заявляет себя сторонником религиозного чувства и в религиозном чувстве он ценит именно то, что ценят герои г. Боборыкина. Он любуется, как эстетик, изображениями религиозного чувства у Васнецова. Его привлекает к себе религиозный экстаз. Он очарован мистицизмом Достоевского. В философии Вл. Соловьева он всего выше ценит не практическую часть ее, не проповедь «добра» и деятельной христианской морали, а причудливость ее мистических концепций…

В г. Булгакове слишком много «костровинских» элементов.

К Костровину приближается и г. Бердяев, известный автор книги о Михайловском и статьи «Борьба за идеализм». Правда, г. Бердяев чужд костровинского мистицизма (хотя он и признает некоторую законность мистицизма переходной стадии, как «симптома потребности в новом миросозерцании!»).

Но общий взгляд на жизнь, высказанный г. Бердяевым, значительно близок к тому, что высказывал Костровин, отправляясь на Афонскую гору.

Костровин дошел тогда до мысли, что вся человеческая жизнь – сплошное страдание, «бездонная хляба зла, хищничества, вражды», что в жизни нет и не может быть ни любви, ни правда, что искать примирения безысходного трагизма жизни нужно вне самой реальной жизни.

Сущность рассуждений г. Бердяева сводится к тем же выводам. Жизнь таит в себе ряд никогда не могущих быть примиренными противоречий, жизнь человеческая всегда была, есть и будет полна самого глубокого трагизма, которого не властны уничтожить даже никакие социальные реформы. Примирения трагических противоречий опять-таки искать следует вне реальной жизни.

Костровин находил его в ультрамистическом начале. А г. Бердяев находит его просто в области религии, свободной от мистических крайностей. «Только на почве религии, – говорит он, – возможно окончательное объединение истины, добра и красоты и признание их единой правдой, многообразной лишь в эмпирической видимости. Такая религия нужна человеку, так как без нее он не может справиться с трагическими проблемами, поставленными загадкой бытия».

В. Шулятиков

«Курьер», 1902 г., № 117