Новый передел - страница 5

Южанина и Семена, здесь же, широко раскинув руки, лежал рябой. Отстреливаясь, Родион умудрился-таки попасть ему в голову.

Мосол был ранен, его правая брючина намокла от крови. Он стоял, тяжело привалившись к невысокому заборчику. Тонкие синюшные губы авторитета кривились от боли.

— Свалил, гад! — огорченно доложил хозяину боевик.

Мосол с ненавистью взглянул на него, но промолчал.

— Нужно сматываться, — хрипло добавил второй, — менты вот-вот нарисуются.

Мосол оглядел побоище мутным взглядом и махнул рукой:

— Уходим. А этого, которого упустили… Найти и убрать по-любому. Слышите, стрелки хреновы? Хоть из-под земли мне его достаньте! Иначе и мне, и вам крышка: он слишком много знает.

— Господа, я абсолютно уверен в том, что ни один русский фильм не может демонстрироваться ни в Штатах, ни в Европе. Не в обиду вам будет сказано, Евгений.

— Что вы, Майкл, я нисколько не в обиде. Когда столько времени проводишь на чужбине, то поневоле начинаешь чувствовать себя космополитом. А российские фильмы, как правило, действительно невероятно затянуты и занудны, что наверняка не понравится ни европейскому, ни тем более американскому зрителю. Исключение составляет, пожалуй, лишь авторское кино, адресованное прежде всего интеллектуалам и эстетам, — товар, как говорится, штучный… Хотя, с другой стороны, попробуйте-ка, вложив деньги, организовать в России прокат какой-нибудь, скажем, корейской ленты и собрать на нее публику. Думаете, будут сборы? Ну-ну…

Разговор этот происходил в Лондоне за столиком тихого, очень дорогого ресторанчика, расположенного на берегу живописного пруда. Для прохладной и вечно дождливой Великобритании стоял на удивление теплый, солнечный денек. В один из первых летних дней капризная природа решила все же побаловать жителей туманного Альбиона.

За рассчитанным на пять персон столом сидели четверо мужчин. Одно место пустовало, но, поскольку все положенные приборы присутствовали, можно было сделать вывод, что скоро в ресторане станет на одного посетителя больше.

Все четверо были приблизительно одного возраста — от пятидесяти до шестидесяти лет. Их добротные костюмы, дорогие часы и уверенные взгляды красноречиво свидетельствовали о том, что здесь собрались весьма удачливые, состоявшиеся в жизни люди.

О кино заговорил американец — краснощекий, слегка полноватый господин, которого звали Майклом Поллардом. Его бесцветные глаза оставались холодными и непроницаемыми даже в те минуты, когда он смеялся над удачными шутками собеседников. Несмотря на шестой десяток, он был очень подвижен и даже порой агрессивен. Иногда могло показаться, что он вот-вот взгромоздит на стол свои ноги и на них непременно окажутся ковбойские сапоги с загнутыми сверкающими шпорами, а где-то неподалеку раздастся ржание мустанга.

Его собеседник — начинающий лысеть брюнет — производил двойственное впечатление. Бегающие глаза и рваная, порой несколько сбивчивая речь, казалось бы, никак не подходили этому финансовому воротиле, сумевшему сколотить многомиллиардное состояние в начале девяностых годов. Внешне Евгений Александрович Любарский был скорее похож на напуганного революционными событиями скромного аптекаря, не знающего, чего ожидать как от красных, так и от белых.

Впрочем, это впечатление было обманчивым и сразу же исчезало, стоило лишь Любарскому заговорить на волновавшие его темы. На самом деле этот господин был абсолютно уверен в своей правоте и ни во что не ставил чужие точки зрения. Ради достижения собственных интересов он готов был зайти очень и очень далеко.

Третий человек за столом внимательно прислушивался к разговору. Он чаще молчал, скупо улыбаясь, и время от времени поглаживал свою аккуратную бородку. Чеченец по национальности, проживающий в Лондоне на правах политического беженца, экстрадиции которого уже не первый год безуспешно добивалась российская прокуратура, нисколько не походил на организатора террористических актов, а скорее напоминал университетского профессора.

Последний из обедавшей четверки, казалось, мыслями пребывал чрезвычайно далеко. Низенький, весьма упитанный седой господин с массивным породистым носом, на котором косо сидели немодные очки в толстой роговой оправе, сложил пухлые руки на выступающем, туго обтянутом жилетом животе и погрузился в глубокие раздумья. Аркадий Левинский был весьма практичным человеком, и его нисколько не интересовала перспектива продвижения российских фильмов на Запад. Устав от бессмысленного для него разговора, он впервые решил высказаться: