Новый словарь модных слов - страница 2

И литература наша немало страдает от «любителей старины» — так и хочется назвать их остап-бендеровским выражением «одноглазые любители», ибо искусство требует от нас «двуглазого» зрения, умения смотреть и в прошлое, и в будущее. Эти самодовольные ретрограды то и дело твердят о том, что в поэзии актуальнее всех Пушкин, который, вообще «наше всё» (заметим, что автор этого ставшего расхожим выражения Аполлон Григорьев не знал ни Блока, ни Хлебникова, ни Пастернака).

А что сам Пушкин думал по этому поводу? «И славен буду я, доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит», то есть необходимым условием своей будущей актуальности он считал актуальность поэзии как таковой. Этот «один пиит», конечно же, существует сегодня, только критики расходятся в его идентификации. Для иных это сверхавангардный Виктор Соснора, для кого-то — сверхтрадиционный Тимур Кибиров. Оба актуальны, у обоих есть читатели и поклонники, исследователи и последователи. А пушкинист, не желающий знать современных поэтов, — плохой пушкинист, это «старомозгий Плюшкин» (по Маяковскому), «гробокоп» (по Цветаевой).

Так сложилось в последние полтора десятилетия, что современная наша российская литература не очень актуальна. Попросту говоря, ее мало читают и все меньше знают. Можно долго спорить, кто виноват — писатели или читатели. Но лучше поставить вопрос: что делать? Ответ очевиден: рассказывать о нынешних писателях, сводить их почаще с читателями. Что и предпринимается теперь в разных городах России под примечательной вывеской «Актуальная словесность».

Только вот декларация этой разумной затеи несколько меня смутила своей стилистикой: «Проект «Актуальная словесность» является попыткой практической интерпретации литературоцентризма российской культуры в новых условиях издательского бума…» Да, замысловато, чтобы не сказать — бессмысленно. Такими бюрократическими лозунгами вы, дорогие мои, распугаете последних наших читателей. Да и современной словесности, чтобы снова стать актуальной, стоит прежде всего заговорить человеческим языком.

«Амбициозный человек» — раньше это была отрицательная характеристика. Чрезмерные претензии, болезненное самомнение, агрессивный карьеризм в сочетании с душевной черствостью — вот что стояло за данным эпитетом. Да и само слово «амбиция» звучало по преимуществу негативно. «Всю амбицию ему разбили», — говорил зощенковский герой, отождествляя «амбицию» с «мордой» и не испытывая особого сочувствия к пострадавшему.

А теперь слово «амбициозный» под воздействием английского «ambitious» приобрело новое значение: «претендующий на высокую оценку, на успех».

Чаще всего говорят и пишут об «амбициозных проектах». Гигантские здания, фантастические башни… Или линия метро от «Киевской» до «Международной». Ездить по ней некому, некуда и незачем, зато амбициозно в высшей степени. Чьи-то личные амбиции удовлетворены, а общественные нужды оставлены в небрежении. Ведь те же средства можно было пустить на постройку необходимых задыхающейся Москве линий и станций.

Сомневаюсь, что слово «амбициозный» так радикально изменит свое значение. В русском языке столько красивых эпитетов для оценки перспективных проектов: изобретательный, смелый, отважный, дерзновенный, новаторский, многообещающий, окрыляющий… Стоит ли весь этот богатый спектр подменять бесцветным прилагательным «амбициозный»? А может быть, это слово станет в будущем характеристикой неразумных проектов и начинаний, принесших больше вреда, чем пользы.

Жаргонное существительное pluralia tantum, то есть употребляемое исключительно во множественном числе. И, конечно, в разговоре о значительных суммах. Никак не могут быть названы «бабками» деньги, которые мама дает сыну на мороженое; зарплаты, получаемые бюджетниками; авторские гонорары, выплачиваемые в «толстых» литературных журналах. «Бабками» именуются денежные массы, сопоставимые со стоимостью автомобилей-иномарок и московских элитных квартир. Исчисляются

они, естественно, в американских долларах, вследствие чего слова «бабки» и «баксы» связаны в современном языке и фонетически, и семантически.