Новый век начался с понедельника - страница 34

Согласно столовому и производственному этикету первый тост на днях рождения в трудовых коллективах должен был произносить начальник. А здесь как быть? День рождения у начальника, а зама нет. В таких случаях, согласно этикету, первый тост должен оглашать старейшина коллектива.

Но пока старики Марфа Ивановна и Иван Гаврилович маялись в раздумьях, набивая себе цену, всегда тонко чувствовавший ситуацию Платон взял инициативу в свои руки. Ибо он видел, как по лицу Надежды Сергеевны уже пробегала, видимая только его опытному взгляду психолога, лёгкая тень растерянности: кто же, наконец, и когда скажет первый тост при уже налитом спиртном и разложенной закуске?

И только после первой рюмки и хорошего закусона, крепко замачивающих червячка, тосты начинались произноситься один за другим.

Очередь доходила до каждого сотрудника, число коих легко сочеталось не только с количеством естественных, не вымученных тостов, но и с оптимальным количеством выпитых доз алкоголя.

Как правило, Надежда Сергеевна и Инна Иосифовна пили мало и не всё, что было выставлено на столе, оставляя недопитое после предыдущего тоста.

Платон Петрович и Алексей Валентинович пили всё подряд и в любых сочетаниях, но в разумных количествах. Марфа Ивановна и Иван Гаврилович тоже от них не отставали, но, в силу своих возрастных возможностей и массовых характеристик, пьянели быстрее. По этой причине Иван Гаврилович, всегда старавшийся при любом удобном случае выставить себя героем бутылки, старался оттянуть следующий тост медленным поеданием закуски и сопутствующими застолью разговорами. И чем дальше, тем он становился говорливее.

Заплетающимся за вставные зубы языком он начинал острить, иногда к месту, а иногда и нет, невпопад, пытаясь задеть Платона или Марфу.

Платона – чтобы опередить его возможные остроты. А Марфу – как свой антипод.

Поэтому Платону приходилось невольно часто отвечать Гудину тем же, парируя его нападки на себя.

Не отставала от него и Марфа Ивановна, чей тихий голосок становился всё громче, мысли свободнее, а язык развязнее:

– «Гаврилыч! А Вы, какого рода будете? Какое у Вас гинекологическое дерево?» – искренне как-то раз поинтересовалась она.

– «Да он такого рода, у которого не бывает гинекологического дерева!» – глубокомысленно вмешался Платон.

– «Как это он без роду, без племени? Сирота что ли?» – не поняв объяснения, уточнила Марфа.

Под всеобщий хохоток над непонятливой Марфой, которая не отставала от всех, искренне считая, что они смеются над Гаврилычем, тот начинал ёрничать по поводу её простолюдинских шуточек.

Однако если у Марфы и было мало знаний, зато народного юмора – предостаточно.

И, как всегда, шарма в их полупьяные взаимные пикирования вносил Платон. На чьё-то высказывание о горькости вина и ответа, что оно сухое, незамедлительно последовала его ремарка:

– «Странно! А пьётся как мокрое!».

Пытаясь не отстать от коллег, иногда острила и Марфа Ивановна.

На заметку знатока Алексея, что в каком-то ресторане пиво живое, незамедлительно последовал уточняющий вопрос захмелевшей Марфы:

– «В нём раки плавают?».

В отличие от всех, Иван Гаврилович Гудин пытался везде и всегда быть, по-возможности, в центре всеобщего внимания, в гуще разговора. Поэтому он говорил громко, чуть ли не кричал. Его крикливо-громкий голос иногда было слышно даже на улице.

Боясь Платона, он обычно перечил ему и бесцеремонно перебивал его.

Но при этом всегда подпевал своим авторитетам, коими считал, естественно, начальницу Надежду Сергеевну, невольно её помощницу Инну Иосифовну, и молодого, тянущего основной воз работ коллектива, Алексея.

Когда разошедшийся Алексей поведал коллегам о значении внутренней энергии человека «Ци» на его самочувствие, Платон решил очередной раз проверить всегда поддакивающего Гаврилыча на вшивость:

– «Да! Даже слово суицид произошёл от него!».

Пока коллеги думали о сказанном, перебирая в своей памяти что-либо об этом, или делая вид, что согласны, невыдержанный имитатор своих обширных знаний, Гудин тут же громко и позорно затараторил:

– «Да, да! Конечно, все об этом знают, Платон! И не надо об этом даже говорить!».