Нюма, Самвел и собачка Точка - страница 35
Глубокой ночью подъехал следователь Апресов на милицейском служебном автобусе. С ним было трое сотрудников — армянин и двое азербайджанцев. Они подняли с постели Самвела, собрали документы, кое-какие необходимые вещи и спустились к автобусу. Там уже сидела соседка Аня, тихая, испуганная.
Включив милицейские опознавательные огни, автобус помчался за город.
В сторону закрытого военного аэродрома. По дороге Апресов рассказал, что они должны присоединиться к группе армян — родственников и друзей чемпиона мира по шахматам Гарри Каспарова. Тот специально зафрахтовал самолет, чтобы помочь своим близким. Он был полуеврей — по отцу Вайнштейн, а по матери-армянки Каспаров… Перед тем как выйти из автобуса к трапу самолета, Аня перекрестила тех двух парней-азербайджанцев и поцеловала их в лоб. Самвел это видел. Попадись активистам «Народного фронта» эти ребята-азербайджанцы, им бы не сдобровать….
После тех событий вряд ли Самвел желал возвращения в Баку, в город, который он любил всем сердцем. Где родился, жил, любил, да так и не создал семьи… Теперь его семья — такой же одинокий Нюма и эта собачка, что мелкими шажками семенила по Большому проспекту Петроградской стороны, то натягивая, то ослабляя поводок…
За свои семьдесят шесть лет Наум Маркович Бершадский — известный больше как Нюма — никогда не держал в руках по-настоящему ценную вещь. Нет, конечно, держал… Когда в конце семидесятых власти «припекло» и они приподняли шлагбаум, чтобы выпустить из страны евреев, одними из первых уехали давние друзья Нюмы, Старосельские. Кстати, Витя Старосельский служил тарелочником в одесском похоронном оркестре, но это так, к слову…
Так вот, эти Старосельские оказались весьма состоятельными людьми. Они, вместе с Нюмой, явились на улицу Гоголя в бюро по оценке предметов, «разрешенных на вывоз из страны». Люди пожилые, они попросили Нюму помочь им. И Нюма помог. Не покладая рук он вытаскивал из чемоданов и сумок картины в тяжелых рамах, бронзовые скульптуры каких-то рыцарей на лошадях и без, серебряные подсвечники, позолоченных пастухов и пастушек, старинный немецкий фарфор… Когда Нюма рассказал об этом жене Розе, та пришла в негодование. Роза не была завистлива. Ее не интересовал вопрос, откуда у людей, что кормились от «клацания» медных тарелок на похоронах в Одессе, такое богатство! Ее интересовало другое. Почему в их доме, кроме ее приданого на свадьбу — серебряных ножей и вилок — никогда не было приличных вещей на черный день?! Нюма изумился. Кому как не Розе, дочери портового стивидора, не знать возможности Нюмы. На что он мог рассчитывать как экспедитор Торгового порта?! На мешок муки из Канады или на связку бананов с Кубы?! Впрочем, люди обогащались, многое из порта перетаскали. И крупными партиями, скажем, мебель, или электронику. Но Нюма хотел спать спокойно. Да и Роза особенно не погоняла. Ей хватало неприятностей со свадебным приданым, из-за которого она впоследствии рассорилась с дочерью Фирой…
Поэтому предстоящий визит в антикварный магазин для Нюмы был не праздником. А почему, собственно говоря, это не сделать Самвелу?! Ведь идею «бизнэса» подал его племянник Сережка! И посредника из Эстонии рекомендовал Сережка… Довольно неприятного типа: напыщенного красавчика, с нарочитым эстонским акцентом. Пришел на прошлой неделе без предупреждения. Расселся, точно у себя дома, сожрал без всякой совести почти все оладьи, что Нюма пожарил с расчетом на два дня. Накладывал себе одну оладью за другой и поливал сгущенкой, подлец. Словно сам принес эту сгущенку. И, главное, бахвалился. «Мы, — говорил, — эсты, работящие балтийские люди, одарили вас, бездельников и лентяев, лучшим в мире сгущенным молоком». Нюму разозлило нахальство молодого человека, да и оладьи он жарил не для этого обжоры. Не церемонясь, Нюма отодвинул в сторону тарелку с двумя последними оладьями и полупустую банку со сгущенкой. «Это на потом!» — произнес Нюма со значением. Гость нисколько не смутился, выложил доллары, посланные «для дела» племянником Самвела и повторил пожелание: вещи должны быть не только ценные, но и компактные…