Нюма, Самвел и собачка Точка - страница 54
Тема беседы была интеллектуальная, не о еде, и тем самым раздражала собачку. Вообще-то она не была голодна — столько умяла вкуснятины из буфета Смольного — дело касалось принципа…
Точка подошла ближе и оказалась в поле зрения чайханщика.
— Сян, не истиир сян?! — без обиняков, вопросил Илюша по-азербайджански, однако, будучи не уверенным, что собачка его поняла, перевел на русский: — Тебе что надо?!
Что могла собачка ответить на такой глупейший вопрос?! Неужели этот болван чайханщик полагает, что она прибежала с Бармалеевой улицы обсуждать межнациональные проблемы?! Или марку инструмента, который будет звучать в квартире чайханщика? Глупости!
Точка присела на задок и по-кошачьи обвилась хвостом. Некогда тоненький, как елочная свечка, хвостик уже оформился в упругий, с бахромой хвостец…
— Бура бах, Ильяс-бала, — проговорил Сеид на своем языке, привлекая внимание чайханщика. — Помнишь, приходил старик менять американские деньги на наши талоны, как ты тогда выразился?
— Конечно, помню, мюаллим Сеид! — обрадовался Илюша. — Его собачка еще перевернула миску с хаши… Как не помнить!
Илюша вгляделся в Точку. Разве можно забыть? У какой еще собачки были такие плачущие глаза?
— А где старик? — огляделся Илюша. — Может, ходит по базару? А собачка вырвалась за хаши?
— Тогда почему на ней нет поводка? — вопросил проницательный Сеид и наклонился к собачке. — Где твой хозяин, дорогая?
Подобного обращения Точка не слышала даже от сентиментального Нюмы, не говоря уж о суровом Самвеле…
Точка прижала уши и признательно шлепнула хвостцом по асфальту чайной.
— Хаши хочет, — вздохнул Илюша. — Что у меня, хашная? Могу дать крылышко цыпленка.
— Цыпленка маленьким собакам нельзя, могут поперхнуться, — проговорил Сеид.
— Тогда пусть идет домой, — решил Илюша. — Иди домой, собачка!
Точка поднялась, сделала несколько шагов и вновь уселась, с укором глядя на чайханщика и менялу.
— Жалко, эстонцы уехали, у них для собачки что-нибудь бы нашлось, — посетовал Илюша.
— Эстонцам сейчас не до этого, — кивнул Сеид. — Утром радио слушал… Хотят к Европе уйти. Облаву на своих коммунистов устраивают… Горбачев уже руки опустил, не знает, что делать…
— Не хотел бы я быть на его месте, — проговорил Илюша. — Какой он президент! Вся страна, расползается, как тесто между пальцами. Был бы Сталин…
И они заговорили о политике, то и дело вспоминая какого-то Сталина. Точка в политику не вмешивалась. Помнится, большой черный пес пытался выяснить ее мнение о текущей политике в связи с заколоченным мясным ларем. Рассказал, как народ, под горячую руку, прогнал его с площади у Мариинского дворца. Тогда Точка поддержала мнение народа — не собачье дело, эта политика. Когда где-либо обсуждается политика, надо молчать и не тявкать…
И сейчас она выжидала, глядя плачущими глазами на чайханщика и менялу.
Неожиданно Илюша прервал разговор и посмотрел куда-то вдоль рядов рынка.
— «Шестерки» идут, выручку снимать, — предупредил он менялу. — Идите к себе, мюаллим Сеид, пусть видят, как вы горите на работе.
— Успею. Пока они обойдут всех клиентов, успею. — Меняла поднялся и направился к бывшему киоску «Союзпечать». — А кто там сегодня? Разглядел?
— По-моему, этот крохобор Толян с пацанами, — ответил Илюша.
Сеид убрал с окошка картонку «Абед» и скрылся за дверью киоска. А Илюша зашел в подсобку, но вскоре вернулся с миской, наполненной какой-то кашей.
— Жри! — проговорил он без злости и поставил миску перед Точкой. — Сама разберись, что здесь.
Точка опустила нос в миску. Дух от содержимого миски шел аппетитный, мясной, только вид был не вполне презентабельный. Чего только не намешано! И рис, и греча, и картошка. Особенно выделялся жареный лук… Только вот мяса нет. Видно, мясо выбрали, а дух еще держался…
Точка раздумчиво водила носом по поверхности варева, брезгливо щупая язычком…
— На нее смотри! — удивился Илюша. — Моя собака вместе с миской бы слопала, а эта…
— Что случилось, Илюша? Что ты нервничаешь?!
Точка услышала со стороны грубый мужской голос.
— А-а-а… Толян?! — заискивающе вопросил Илюша, словно появление мужчины было неожиданным. — Вот, понимаешь, не жрет, собака. Я жру, а она не жрет.