Нюма, Самвел и собачка Точка - страница 69
— А почему долма без вина? — Сеид раскинул руки. — Не годится. Не по-нашему… Лаура, как ты могла допустить?! А сыр сулугуни? А маринованный чеснок? Водку тоже принеси, может, кто захочет.
— Ладно. Счас! — Лаура вышла из комнаты.
— И о чем вы разговаривали? — общительно спросил Сеид.
— Я рассказываю, каким молодцом был когда-то Наум, — продолжила Евгения Фоминична. — А помнишь, Наум, как ты врезал каким-то пошлякам на катере. Мне рассказала Роза. Они прокатились по поводу роскошных форм Розы. И ты им задал перцу.
— Ну и память у тебя, Женя, — пробормотал Нюма. — Тебя послушать… Нашла драчуна.
— Думаю, что и сейчас ваш Наум может постоять за честь дамы, — проговорил Сеид, с одобрением глядя на заставленный снедью поднос, что внесла Лаура. Среди тарелок высились бутылка вина и поллитровка «Московской».
— Еще как! — Евгения Фоминична встала, подошла к буфету и достала бокалы.
— Наум, и в его годы… Ты бы, Сеид, видел, как мы с ним встретились. И где? В антикварном магазине на Ленина. Пришел Наум с собачкой. Как та чеховская дама. У него была прелестная собачка… К сожалению, собачка куда-то сбежала…
— Женя! — Наум смотрел, как Сеид разливает вино по бокалам.
— Если можно, мне немного водки, — попросил Нюма.
— Конечно, конечно, — Сеид сорвал нашлепку с поллитровки.
— Вот мы и выпьем, чтобы нашлась твоя Точка, — Евгения Фоминична подняла бокал, призывно оглядела всех и задержалась на госте. — Пей, Наум! За свою любимую собачку.
Нюма кивнул и выпил махом. Водка плюхнулась в горло тяжелым горьковатым комом. Покрутив головой, Нюма потянулся к сыру сулугуни.
— Долма уже еле теплая, — проговорила Лаура. — Хотите, погрею?
— Теплая она вкуснее, — Евгения Фоминична отпила вино и поставила бокал. — Между прочим, Сеид, у Наума тоже живет человек. Армянин из Баку.
— Вот как? — усмехнулся Сеид. — Встречные поезда… Один из Еревана, другой из Баку… А машинисты — мерзавцы, сукины дети. Не думают, что в поезде люди.
— Какие люди?! Кому нужны люди! Ты тоже, Сеид, такие слова говоришь, — Лаура сложила пальцы рук в куриную гузку и поднесла к лицу. — Стадо баранов! Какие люди?! Человека выгоняют с работы, отнимают дом! Из-за того, что он азербайджанец с одной стороны. Или армянин, с другой стороны! И все вокруг понимают, что это не только глупость. Что это преступление…
— Ладно, Лаура, хватит, — произнес Сеид. — Ты тоже начинаешь… Налить вам еще, Наум?
Нюма кивнул и пододвинул свою рюмку.
— Что «хватит»?! — Лаура вскинула над головой обе руки, точно в итальянском кинофильме. — Что «хватит»?! Клянусь мамой! У нас, на Зангезуре был пастух Нестор. Ты помнишь его, Сеид? У него дочка — дирижер в филармонии…
— Помню, — покорно сказал Сеид, — рыжая такая.
— Да. Хной красилась, весь оркестр смеялся, — еще пуще завелась Лаура. — Этот Нестор рассказывал. Два авторитетных барана из-за какой-нибудь овцы могут все стадо развалить. Да так, что пастух весь день бегает, как помешанный, стадо собрать не может…
— Хорошо, что ты хочешь сказать?! — воскликнул Сеид.
— Хочу сказать что?! — пылала Лаура. — Хочу сказать… Этих начальников, которые ищут в чужом кармане себе деньги… И дураков, которые им помогают… Я бы не знаю, что сделала! Уф-ф-ф… Клянусь мамой!
— И главное, столько лет! — поддержал Сеид жену. — Еще со времен Османской империи дурят народы. То с одной, то с другой стороны…
— Клянусь, я знаю от кого человек родился! — не утихала Лаура. — Человек родился от барана! Как они кричали, чтобы я разошлась с мужем. Особенно надрывался Грант, сосед с пятого этажа. Зараза…
— Ты Гранту давно нравилась, я замечал, — смеялся Сеид. — Он думал…
— Ты, Сеид, тоже дурак, — на мгновение Лаура запнулась и вновь точно вскочила на коня. — Он кричал: «Зачем тебе муж другой нации?! Мало хороших наших мужчин?!» После таких слов я Гранту по морде дала! Сеид видел!
— Сеид, что? Слышал и молчал? — заметила Евгения Фоминична. — Даже не верится.
— Ара, что он мог сделать? Весь двор так думал! Кричали, чтобы Сеид отдал им Карабах, идиоты…
— Не все кричали! — справедливым тоном оборвал Сеид. — Манукяны…
— Манукяны?! — переспросила Лаура. — Манукяны, да! Старик Манукян вышел на балкон, как большевик Киров, и сказал: при чем тут нация, если любовь! Клянусь мамой!