О братьях «не наших и не меньших» - страница 2

— Ну и ну, — только и сказал. — Опять рожает. Кошка, что ли?

Их тут, в округе, не считано и не меряно, да все наглые, любвеобильные, голосистые и всё больше гуляющие сами по себе. Короче, ничего общего с домашними Барсиками и Джессиками, одно четырёхлапое, хвостатое и местами облезлое недоразумение с повадками хитрющей бестии.

Но, побродив по комнате из угла в угол, мимоходом взбив подушку на кровати и расправив скатерть на столе, остановился под люстрой и уставился в окно, мучительно вспоминая, что мне показалось странным и необычным в этой его просьбе насчёт грелки. Что-то было не так, что-то там прозвучало диссонансом, как фальшивая, даже неуместная нота. Я напряг память, припоминая дословно, что он сказал, и тут же буквально стукнуло — следующие роды. Это, ёлки-палки, как?!

Я пулей вылетел из дома и в три прыжка оказался у общей калитки (хлоп!), потом перешёл на торопливый шаг и через полминуты очутился возле крыльца соседского дома, вдруг запоздало спохватившись, что незваный гость он сами знаете кто, что, вообще-то, уже поздно, ночь на дворе и так далее. И хоть Андреич жил один (супругу схоронил года два назад, а у детей, как водится, давно уже своя жизнь), но всё равно как-то неудобно. Тем более свет в окнах не горел, и дом казался вымершим. Я потоптался, потоптался, походил туда-сюда, для проформы заглянул в ближайшее окно, ничего, естественно, не разглядел, поскрёб в затылке, махнул рукой и пошёл было восвояси, стелиться и спать, но случайно глянул в сторону сада и остановился, заинтересованный.

Сад-то у Андреича знатный, ничего не скажешь, даже в темноте угадывались шеренги застывших, как изваяния, ветвистых яблонь и груш («И деревья, как всадники…» — тут же вспомнился Есенин). Дальше, у забора, росли сливы и вишни, а по периметру участка хозяин рассадил смородину и малину. Днём сад выглядел просто впечатляюще и запросто мог претендовать на роль угодья какого-нибудь русского помещика дореволюционной эпохи. А когда по весне всё это великолепие ещё и цвело, то сад просто очаровывал белоснежными хлопьями и одурманивал ароматами расцветающей жизни… Там, у последних рядов яблонь, Андреич в своё время соорудил беседку, монументальное строение с ажурным куполом. И там же, у забора, находился длинный сарай, не то бывший курятник, не то овчарня, приспособленный Андреичем для каких-то иных целей. Сейчас в той стороне мерцал одинокий огонёк. Ага, вот он где ночь коротает, хрыч старый! Кошкам помогает с моей грелкой наперевес. Сейчас разберёмся, что за дела в Датском королевстве.

Я бодро направился в ту сторону по узкой плиточной дорожке и сразу едва не потерял тапок, споткнувшись обо что-то в темноте, выскочил ведь из дома как оголтелый, в чём был. Ругнувшись сквозь зубы, поплотнее натянул домашнюю обувку. Пока этим занимался, опять пришло чувство неловкости — ну куда меня несёт? Ну понадобилась человеку ночью грелка, так что с того? Ну рожает там кошка по очередному кругу, не сразу, понимаешь, с потомством разобралась, мне-то что? За каким, спрашивается, иду человека беспокоить? Тем более ветеринара, который как раз собаку на этом и съел? Сам разберётся, без дилетантов и любопытных субъектов в моём лице.

Пыл мой угасал, и мне с каждым шагом становилось всё неудобней. В конце концов я остановился и рассеянно посмотрел в сторону своего дома. Ярко освещённое окно врезалось в ночь жёлтым айсбергом света и прямо-таки манило, звало — пойдём, мол, обратно домой, хватит ерундой заниматься на ночь глядя, ныряй в кровать, одеяло до подбородка и спи, утро вечера мудреней, вот утречком и разберёшься, что к чему.

Так-то оно, конечно, так… Но…

Вот именно — «но». Я двинулся дальше, держа курс к сараю. Потому что отговорки отговорками, но мой Андреич последние дни вёл себя весьма странно, был не похож сам на себя, а в чём причина, я понять не мог. Это настораживало и слегка нервировало. И до кучи эта грелка и что-то непонятное с кошкой, которая никак не может разродиться. Но самое странное во всём этом — не было у моего соседа никакой кошки по имени Тузька. Не было, и всё! Короче, сплошная «котовасия».