О команде Сталина - годы опасной жизни в советской политике - страница 13

стр.

Ленинская нетипичная для большевика реакция на кавказский вопрос дополнилась гневом из-за грубости, которую Сталин проявил по отношению к его жене, Надежде Крупской. В своих личных отношениях Сталин никогда до конца не переставал быть грузинским мачо и плохо ладил с женами своих товарищей, такими как Крупская, которая не шла на компромиссы, сама была ветераном партии, не любила, когда ею командовали и презирала женские слабости. Когда коллеги Сталина по Политбюро поручили ему неприятную обязанность наблюдать за тем, чтобы Ленин выполнял предписания врачей, отдыхал и не работал, то конфликт с Крупской стал почти неизбежным[23]. Как верная жена (или товарищ, как она сама предпочитала себя называть), она, по настоятельной просьбе Ленина, систематически нарушала запреты врачей, приносила ему газеты, передавала сообщения коллегам и вообще постоянно его информировала. Сталин грубо обругал ее за подобное поведение, и когда Ленин это услышал незадолго до своего третьего инсульта в марте 1923 года, то холодно заметил, что воспринимает оскорбление, нанесенное его жене, как личное оскорбление — еще одно обращение к тем нормам, в которых он был воспитан, поскольку большевики о своих женах так не говорили. Он угрожал разорвать со Сталиным все отношения, если тот не извинится. Сталин был потрясен тем, что его одернул человек, которого, как он сказал сестре Ленина, он «любил всем сердцем»[24]. Тем не менее он принес только самые формальные извинения, так как считал, что Крупская была неправа, а Ленин вел себя совершенно неразумно. Молотову он обиженно сказал: «Что же, из-за того, что она пользуется тем же нужником, что и Ленин, я должен так же ее ценить и признавать, как Ленина?»[25] Хорошо воспитанный Молотов, хотя он не был большим поклонником Крупской, счел это грубостью.

Ленин умер 21 января 1924 года. На его похоронах 27 января все члены Политбюро — Сталин, Каменев, Зиновьев, Томский — и кандидаты — Молотов, Бухарин и Рудзутак — несли гроб, наряду с Феликсом Дзержинским, уважаемым польским большевиком, который был главой и основателем ЧК. Троцкий, измученный политической борьбой со своими коллегами по Политбюро и восстанавливавшийся после болезни на юге, отказался возвращаться в Москву на похороны — странное личное решение в свете его декларируемой привязанности к Ленину и политически убийственное.

Гонка за право быть преемником шла полным ходом. Это была странная гонка. Во-первых, не было официальной должности лидера партии, которую можно было бы занять. Остальные лидеры единодушно говорили, а, возможно, какое-то время и чувствовали, что никто не сможет заменить Ленина. В Политбюро никогда не было формального руководителя, его понимали как группу равных, хотя среди этих равных Ленин определенно был первым. Вторая странность, следствие первой, заключалась в том, что то, что историки называют борьбой за преемственность, не было открытой борьбой за лидерство. Скорее, это была борьба за единство против так называемых фракционеров, чье сопротивление правлению большинства было направлено на то, чтобы скрыть (нелегитимные) личные амбиции и взять на себя роль лидера. Фракционность, хотя и формально запрещенная, оставалась проблемой для партии: «У нас был тончайший слой партийного руководства, — вспоминал позднее Молотов, — а в этом тончайшем слое все время были трещины»[26]. Как якобинцев во Французской революции (прецедент неудавшейся революции, по большому счету, все время тревожил умы лидеров партии), большевиков могла уничтожить фракционность. Их власть была слабой, они могли легко потерпеть неудачу, и вся революция вполне могла быть уничтожена при участии враждебных «капиталистических» держав Запада, которые уже однажды пытались добиться этого путем вмешательства в Гражданскую войну.

Очевидную угрозу представлял Троцкий. Он не был старым большевиком, в 1920 году его считали фракционером из-за политических разногласий, а кроме того — тут всегда всплывал призрак Французской революции, — то, что он возглавлял Красную армию, давало ему возможность стать потенциальным Бонапартом. Вообще-то, он не очень умел организовывать фракции — Троцкий был нетерпелив, субъективен, саркастичен и с презрением относился к тем, кто был не так умен, как он. Возможно, он даже и не хотел становиться лидером партии. Но он предпочитал все делать по-своему, любил спорить о политике и считал себя главным марксистским теоретиком в партии. Неудивительно, что его коллеги по Политбюро, к которым он не проявлял особого уважения, были уверены, что он стремится к лидерству; в особенности так считали те, кто сам хотел занять высшую должность, а именно Зиновьев и Сталин.