О, мой ангел… - страница 12

— Это мой брат Микол. Он всегда прячется где-нибудь в укромном уголке. — Надя кивнула в сторону юноши, который был одет в белую футболку и джинсы.

— Откуда у него такая привычка?

— Никто не может понять. Однажды он играл с нами и вдруг пропал куда-то. Знаешь такую детскую игру — в прятки?

— Конечно. Здесь ее называют «води и ищи».

В этот момент другой мальчик взялся за палку. Последний удар по ослику был явно не за горами.

— Ну вот, еще один, — сказала Надя, наблюдая за братом с любовью и затаенной грустью. — У Микола настоящее цыганское сердце.

Оуэн в замешательстве оглядел присутствующих.

— Мне казалось, вы все цыгане.

— Да, — произнесла Надя с гордостью. — Но Микол особенный. Еще маленьким он исчезал из табора, а к пятнадцати годам совершил уже множество побегов. Когда ему исполнилось шестнадцать, он решил идти собственной дорогой и надолго покинул нас, словно провалился. И только тогда, когда мы собрались в Америку, внезапно объявился.

Разве родители не могли остановить его?

— Это так же трудно, как остановить ветер. Микол сам по себе. Да и у каждого из нас своя судьба.

Итак, игра подходила к кульминации. Все были возбуждены. Мальчики постарше получили наконец возможность попытать счастья и испробовать свою силу. Оуэн не заметил, как легкая грусть затуманила черные глаза Нади. Его пальцы нежно коснулись ее волос, блестящих и отливавших металлом на солнце. Они были мягче, чем он предполагал. Глухим от волнения голосом Оуэн прошептал:

— А чем ты занимаешься, Надя?

— У меня много дел. Главное — музыка, а потом забота о близких.

Когда она посмотрела на Оуэна, ему показалось, что ее огромные, глубокие, как омуты, глаза подернулись влагой.

— И всякой прочей чепухой, — добавила Надя после паузы.

Внезапно в очах ее вспыхнул восторг — игрушка лопнула. Кому-то все же удалось нанести последний удар по пинате, и конфеты в ярких фантиках, маленькие мишки, слонята, гномы и прочие радости дождем посыпались на землю. Взрослые с улыбками наблюдали за детьми, которые, как стайка воробьев, расхватывали сладости.

Хм, подумал Оуэн, она сказала — чепухой. Что же это значит?

Надя наклонилась, подобрала горстку конфет и пластиковые бусы, а затем вручила все это трехлетней племяннице, которая никак не могла пробиться к угощению сквозь гурьбу мальчишек. Надя показала ей на другие сокровища, которые, незамеченные, лежали неподалеку от пинаты, и девчушка поспешила к ним вперевалку, словно утенок.

Оуэн взглянул на Надю, потом на девочку, которая торопливо рассовывала по карманам гостинцы, и про себя усмехнулся: если для нее чепуха забота о детях, то он сам не кто иной, как Джек-Потрошитель. На лице у него заиграла лукавая улыбка.

— Неужели можно считать чепухой помощь ребенку? Стыдно, Надя.

— Я не говорила об этом.

— Тогда о чем-то плохом. Так?

— Так, — покраснела Надя.

Оуэн не сдержался и захохотал.

— Ты не можешь быть плохой. Вряд ли кто-то наберется наглости обвинить тебя в этом.

Разумеется, он еще не очень хорошо знал Надю, но интуиция еще ни разу не подводила его. В этой женщине было почти на три четверти от ангела, а остальное — от соблазнительницы.

— Ты понятия не имеешь о том, что говоришь. — Она быстро отвернулась и чуть не столкнулась с отцом.

Милош остановил дочь и посмотрел на ее собеседника.

— О, папа! Это мой новый знакомый Оуэн.

Оуэн улыбнулся, заставил себя оторваться от черноокой красавицы и взглянуть в голубые глаза Милоша, который дружески хлопнул его по спине.

— Оставайся-ка с нами обедать, — сказал он. — У нас наготовлена гора еды.

Улыбка Оуэна стала еще шире, когда он увидел, как Надя насторожилась. С помощью пинаты он завоевал расположение Кондратовичей, но Надя по какой-то причине старалась отпугнуть его, хотя вместо этого еще больше разжигала любопытство.

— Для меня большая честь присоединиться к вам и ко всем членам вашего семейства, Милош, — галантно ответил Оуэн.

Надя искоса посматривала из-под опущенных ресниц на идущего рядом с ней мужчину, освещенного бледными лучами заходящего солнца. Оуэн тоже был для нее загадкой. Этот респектабельный молодой мужчина, который наверняка ел из дорогого китайского фарфора за столом, накрытым белой, хрустящей скатертью, собирался сесть сейчас за простой деревянный стол, на грубо сколоченную лавку бок о бок со всеми чадами и домочадцами табора Кондратовичей.