О нравах татар, литовцев и москвитян - страница 12

. Особое его внимание привлекали страны Северной Европы, а шведский король Густав II Адольф (1611-1632) даже поручил ему написать историю своего правления.

Как один из кальвинистских деятелей, Грассер заботился и о литовских единомышленниках, положение которых в начале XVII в. неожиданно ухудшилось, и беспокоился обо всех защитниках «швейцарской веры». В посвящении к книге Литвина и Ласицкого он ясно выразил желание работать во славу кальвинистской церкви. Здесь же он прославил род князей Пронских и Александра, отца Октавиана Александра. Александр Пронский, пан рады, тракайский каштелян (ум. в 1595), будучи в 1573 г. одним из послов к королю Генриху Валуа, всеми силами стремился добиться благосклонности будущего правителя, стараясь обеспечить максимум свободы кальвинистам. Он пытался объединить защитников реформации и православных Великого Княжества Литовского, обратившись с этой целью к Торуньскому собору кальвинистов, лютеран и др.[92] Октавиан Александр (ум. ок. 1638) также был кальвинистом, вся его семья наряду с под-канцлером княжества Литовского Е. Воловичем, воеводой Монивидом Дорогостайским, каштелянами М. Савицким и Ю. Глебовичем, князем Юрием Свирским и др. принадлежала к кругу влиятельных вильнюсских кальвинистов[93]. Продолжая меценатские традиции отца, Октавиан Александр Пронский хотел связать свое имя с литературой и материально содействовал изданию трудов Литвина и Ласицкого. Октавианом Александром Пронским и И. Я. Грассером замкнулся круг лиц, причастных к изданию трактата Михалона Литвина, выявленных и подробно охарактеризованных М. Рочкой.

Этот же исследователь предпринял и попытку реконструировать текст трактата, а также редакторские приемы Грассера. Еще К. Эстрейхер считал, что оригинал рукописи был разделен на 10 глав, из коих издатель первую и девятую дал полностью, а остальные в сокращении. Последующие исследователи пытались восстановить тип названия этих глав по аналогии с сочинением Ласицкого, где отдельные разделы текста именовались «фрагментами». Однако это определение не принадлежало Ласицкому, но было привнесено Грассером. Наряду с этим термином редактор употребляет и другие — том (лат.) и эпитом (греч.). В заголовке третьего раздела введено еще одно понятие — «книги», что, по Рочке, свидетельствует о том, что первоначально рукопись была разделена на книги, которых было по крайней мере три (как и в большинстве сочинений того времени)[94]. Рочка отметил объединяющее значение в композиции трактата принципов морали и нравственности (в 1-м разделе говорится о следовании татар древним обычаям, которых придерживались библейские патриархи, во 2-ом — о воздержанности и бережливости, в 3-м — об умеренности в еде и питье, в 4-м — о суде, в 5-м — о почетных предках и славном прошлом, в следующих — о любви к ближнему, прочной семье и т. д.).

Забулис, не согласившийся с гипотезой Рочки о делении трактата на три книги, однако, развил и углубил мысль своего предшественника о композиции сочинения. Забулис предположил, что трактат имел форму декалога, фрагменты которого соответствовали одной из десяти заповедей Моисея. Аргументация Забулиса в некоторых случаях кажется убедительной: так, в первом фрагменте пленник из Литовской земли обращается к заповеди о вере в единого бога («Да подвигнет тебя хотя бы любовь к вере истинного Бога»), в третьем — в соответствии с заповедью о святой субботе конкретизируется предписание отдыхать после шести дней труда в субботу, четвертый фрагмент соответствует заповеди, запрещающей лжесвидетельство. В пятом фрагменте Михалон использует заповедь о почитании отца и матери в рассказе о происхождении литовцев от римлян. Заповедь «не убий» отразилась в шестом фрагменте в осуждении приговоров, выносимых людям «по всем деревням и городам», а также в порицании рабства «не чужеземцев, но нашего рода и веры сирот, бедняков, состоящих в браке с невольницами». Заповеди «не прелюбодействуй» отвечает седьмой фрагмент, содержащий острую критику женщин. Десятый фрагмент напоминает об окончании 20-й главы книги «Исход», посвященной общим вопросам веры. Для второго и восьмого фрагментов соответствия с заповедями неубедительны, а для девятого они представляются натяжкой. Впрочем, по сохранившемуся тексту трудно уверенно судить о его первоначальном виде. Ясно лишь, в основу сочинения Михалона положена риторическая антитеза. Автор как бы следует совету Цицерона восхвалять знаменитое и порицать плохое. Критерием же для Михалона служит Библия, что было в духе начинающейся реформации: следование хорошим старым обычаям есть следование Библии, плохие новые — проистекают в результате отказа от нее. Мы уже видели это на примере критики Литвином духовенства и противопоставления католических священнослужителей мусульманским и обнаружим подобное противопоставление со ссылкой на Библию еще не раз (ср. также в комментариях данные о цитировании Библии Михалоном).