О Петре и Февронии - страница 10

Феврония, опять же не изменившись в лице, молча воткнула иголку в вышивание, замотала вокруг нее нитку и без суеты пошла к Петру.

Подошедши, взглянула в его лицо — Петр уже не говорил ни слова, — огладила его чело, поцеловала, взяла за руку, прилегла на ложе рядом с умирающим, закрыла глаза…

Безмолвно, не шевелясь, стояли люди, воцарилась мертвая тишина… Никто не обронил осуждающего слова, что не подобает монаху и монахине возлежать на одном ложе, даже мысль подобная ни у кого не шевельнулась. В полной тишине прошло немало времени. Кто-то горестно вздохнул, кто-то позвал:

— Матушка!

Молчание в ответ.

Люди подошли к смертному одру и застали Петра и Февронию бездыханными. На лицах опочивших не было муки и страданий, от их вида не веяло печалью тлена, лица были умиротворены, торжественны и радостны. За стенами палат буйствовало полное жизни лето, на исходе июнь.

Плач и причитания расходились по княжьему дворцу от опочивальни с телами Петра и Февронии, как круги по воде от брошенного камня. Не в силах унять свой не поддельный, как бывает, а искренний, идущий от самой глубины души, плач, служанка забрела в соседнюю комнату, где Феврония несколько часов назад вышивала воздУх для церкви. Окно было открыто, и легкий сквозняк колыхал ткань с вышивкой и воткнутой в нее иглой, и трепетала продетая в игольное ушко нить…

Что было потом? Духовенство и боярство решило, что так как князь и княгиня стали иноками, то нельзя покоиться им в одном гробе, и положили их в разные домовины в разных храмах. Но на следующее утро — нашли лежащими рядом, в их общем гробе.

Как это могло произойти? Неведомою ли силой или руками любящих и почитающих людей тайно были перенесены тела? Святые ангелы или смертные, грешные люди позаботились об исполнении последней воли усопших? Всегда ли нужно все определять и объяснять?

Так было или иначе, но в любом случае это было чудо, и оно всколыхнуло город и обезоружило тех, кто хотел нарушить последнюю волю опочивших.

Петр и Феврония были похоронены в одном гробе возле городской соборной церкви Рождества Святой Богородицы. И болящие, с верой молящиеся им и припадающие к раке со святыми мощами, щедро обретают исцеление.

Сила жизни, дремавшая долгую зиму, скрыто копившаяся апрелем в набухании почек, в переливах веселых птичьих голосов, в самом воздухе, наконец выплеснулась, ибо уже переполнилась ею природа, ибо пришел уже срок. На Руси благоухал май.

По Оке плыла лодка, в ней двое — юноша и старик. Молодой мерно вздымает и опускает весла, старик сидит на корме, озирает это буйство жизни на берегах реки. Плывут молча. Плывут долго, почти целый день, близится вечер. За очередным поворотом реки показался остров, весь заросший лесом. Старик вдруг встрепенулся:

— Правь туда, — и указал рукой, — давай округ.

Они медленно огибали остров, старик внимательно вглядывался в заросли, ища что-то, приметное ему одному.

— Здесь, приставай.

Пристали, вытащили на берег лодку. Старик пошел прямо через кусты, цепляющиеся за одежду, парень молча шел за ним. Они остановились перед двумя старыми деревьями, которые столь близко росли друг к другу, что их ветви переплелись и обвили стволы друг друга.

— Вот они, — сказал старик.

— Те самые, которых она коснулась своею рукою? — вопросил молодой.

— Да.

Молчание. Майский ветер нежно касается лица, шевелит волосы. Парень взглянул на старика:

— Ты любил ее, дедушка?

— Да.

— А как же бабушка, ведь она твоя жена?

— Ее я тоже любил.

— А кого ты любил больше?

— Любовь не знает больше и меньше.

— Это грех?

— Любовь не может быть грехом. Грех — это убивать свою любовь. По закону мы можем одну женщину иметь женою своею, и именно желание обладать другой женщиной осуждается людьми и церковью, таков закон, но любить — это не значит обладать. Если есть желание обладать, присвоить, то здесь нет места любви, любовь хрупка. Наше желание обладать, иметь рождает ревность, ревность рождает ненависть, и вместе они затмевают любовь. Поначалу мной овладело это желание, страсть, я мыслил только о ней, забыв про жену свою. Бабушка твоя не слепая была, все видела и страдала очень, а я не замечал этого. Страсть ослепила меня… Феврония обладала даром от Бога. От нее было не скрыть мне помыслов своих грешных. Она подозвала меня… Ну, ты уже слышал это не раз… И ее слово открыло мне глаза. Ушла неуемная страсть, любовь осталась.