О сильных мира того - страница 5

покажет профессор черной магии Вольдемаров.

Первый русский оригинальный соло-клоун Дуров

выступит как художник-моменталист и звукоподражатель».

Афиша готова. Иду в клуб. Веду переговоры. Вхожу в соглашение. Теперь и к надзирателю.

Я протискался между тулупов просителей и столкнулся с седым будочником, загородившим мне дорогу и величественно осмотревшим меня с ног до головы.

— Чего надо? По каким делам?

Я об'яснил цель своего прихода.

Со словом: «а, комедия», — он впустил меня в канцелярию.

Предстал я перед ясные очи надзирателя.

В канцелярии пожилой секретарь, два-три писца.

Держу в руках афишу.

— Чего надо? — грубо спросил меня надзиратель. — Что за прошение?

Я протянул афишу.

Строго пробежав афишу от начала до конца, надзиратель вскинул на меня злые глаза и коротко отчеканил:

— Паспорта артистов!

Я подал свой паспорт.

Он побагровел.

— Паспорта всех артистов, — говорю! — заревел он.

Я об‘яснил, что. все здесь написанное исполняется одним мной.,

— А, таких жуликов-шарлатанов не пускаю.

Кровь бросилась мне в голову.

Я заявил, что написанное непременно исполню.

Много вас таких шляется!

И надзиратель язвительно прочитал вслух мою афишу.

Затем бросив ее, спросил:

— Ну, какой ты силач? Покажи-ка свою железную челюсть?

Я ни слова не говоря, ухватил край большого, покрытого зеленым сукном стола, с оловянным чернильным прибором и поднял на воздух.

Надзиратель, секретарь и писцы разинули рты, и когда я опустил стол опять на прежнее место, то прочел на лицах, в особенности писарей, удивление и удовольствие,

У надзирателя невольно вырвалось:

Ах, чорт возьми здорово!

А секрет был прост: ухватившись за край стола, я его чуть-чуть приподнял зубами и упер в ногу, послужившую точкой опоры. Сеанс таким образом не стоил мне никаких усилий.

— А какие же вы делаете фокусы? Переменяя тон, в котором уже в сильной степени сквозили нотки любопытства, спросил надзиратель.

— Покажу, только, позвольте мне лист газетной бумаги, — сказал я.

Все заинтересовались. Бросили писание.

Подали мне газетный лист. Я попросил удостовериться, что в листе нет ничего. Обернул его вокруг руки. Просил не быть в претензии, если что-нибудь появится. И затем вытащил из газеты собственный стоптанный сапог.

Писаря не выдержали, забыли, что перед ними «их благородие», и захлопали в ладоши.

А «их благородие», удивленное и смягченное, изволило пригласить меня сесть, со словами:

— А третье отделение, какой вы клоун и рассказчик, мы послушаем уже в клубе, в воскресенье.

Появился предо мной и стакан с чаем.

Надзиратель более внимательно прочитал мой паспорт. И узнав от меня, что я воспитывался в Москве в корпусе, очень был рад, что у нас был общий учитель.

Представление состоялось в назначенный день. Публики было очень много. Не в меру ретивый надзиратель распустил про меня нелепые слухи, сослужившие мне, однако, большую, в смыслу, сбора, службу, будто я поднимал стол, на котором восседал секретарь. Публика с интересом следила за моими переодеваниями и метаморфозами из Геркулеса в фокусника, из фокусника в клоуна.

Третье отделение.

В антракте я успел подсчитаться с кассиром и, получив выручку на мою долю, накинул сверх цивильного костюма шутовской балахон.

Под звуки разбитого рояля я вышел на сцену.

Стихи сменялись рисованием, шутками. Одно следовало за другим.

В заключение — рассказ.

Я начал.

— Прошу у вас, господа, позволения рассказать о том, что случилось со мною в вашем милом городке.

— Просим, просим, — послышался довольный и неизменно ко мне благосклонный голос надзирателя.

— Иду я берегом пруда. Смотрю: собралась большая куча народу. Спрашиваю: «что делаете ребята?» «Да вот стряслось у нас несчастие: бьемся у воды три часа и никак не можем вытащить». «Кого, чего?» — спрашиваю. «Надзиратель утонул». Эх! ребята, Помочь вам. Верный дам совет. Покажите ему трехрублевку он и сам из воды вылезет».

Что произошло после этого в театре — не знаю…

На ходу сдергиваю свой балахон кладу его моментально в саквояж и айда через окно на пожарный двор, оттуда на улицу и не пешком, а на ломовом доезжаю с триумфом до первого полустанка, где ожидаю отходящего поезда.