О связи московской диалектологической школы с московской фонологической школой - страница 3

При определении фонемного состава безударных окончаний (если безударная гласная находится в слабой позиции) может возникнуть затруднение, так как здесь не всегда возможна проверка сильной позицией, даже когда соответствующее ударное окончание имеется. Такая проверка в языке флективного типа, каким является русский, правомерна только в пределах одного и того же словоизменительного типа, а слова с ударными и безударными окончаниями, одинаковые во всех других отношениях, могут принадлежать и к разным словоизменительным типам (например, пирога́ми и овра́гими; сухо́й и ти́хий; гудя́т и хо́дют). Иначе говоря, при определении фонемной принадлежности безударной гласной в составе аффикса следует иметь в виду, что ударность и безударность являются для многих говоров «разными морфологическими позициями» [Бромлей 1973, 162]. Отсюда поиски специальных приемов для определения состава безударных окончаний в спорных случаях [Булатова 1984].

Окончания, в которых имеются фонемы в слабой позиции, привлекают внимание московских диалектологов и тем, что эти окончания наиболее подвержены действию различных морфологических тенденций, вызывающих изменения их фонемного состава [Булатова 1981].

Специфическое для МФШ понятие гиперфонемы (т. е. фонемы в слабом положении, для которой отсутствует сильное положение в пределах того же морфа) оказалось очень плодотворным для диалектологии, как описательной, так и исторической. Будучи представителем всех нейтрализованных в данной позиции фонем, гиперфонема должна бывает «определиться», когда происходят исторические изменения, затрагивающие одну из нейтрализованных в этой позиции фонем. При этом результат может быть разный: совпадение с судьбой той фонемы, к которой она принадлежала этимологически, или отпадение ее от этой фонемы и переход к другой фонеме [Касаткин 1985, 4]. Эти свойства гиперфонемы важно учитывать не только в исторической, но и в описательной диалектологии, поскольку в разных ЧДС могут быть представлены разные результаты исторических изменений [Захаров 1970, Высотский 1975, 14—15].

Интерес представителей МФШ к практическому применению фонологической теории в какой-то мере оказал влияние и на московских диалектологов. Были предложены лингвистические основы разработки методики преподавания орфографии в условиях диалектной среды, учитывающие фонемный принцип русской орфографии [Булатова, Касаткин, Строганова 1975]. К сожалению, из-за отсутствия связей с учителями сельских школ и методистами эта проблематика не получила дальнейшего развития.

Наряду с проблемами и методами, которые тесно связывают МДШ с МФШ, у нее есть и ряд своих проблем и методов, вытекающих из задач лингвистического картографирования, интерпретации изоглосс, обработки и оценки диалектологических материалов [Захарова, Орлова 1970; Пшеничнова 1983; Пшеничнова 1987]. Многие из этих методов нейтральны по отношению к идеям и понятиям МФШ и могут использоваться как в работах, написанных с позиций МФШ, так и в других.

Таким образом, если говорить о московской лингвистической школе (МЛШ) как о школе, опирающейся на московскую теорию фонем, но не замкнутой в рамках одной фонологии, то МДШ правильнее, вероятно, считать не частью этой школы, а самостоятельной школой, но тесно связанной и, если так можно сказать, пересекающейся с МЛШ.