О видах на урожай, альфа-самцах и кусочке счастья - страница 4

В кабинете повисла тишина, которую, кажется, можно было пощупать. Только Анечка, часто дыша, переводила взгляд своих кукольных глазок с обожаемого шефа на эту сумасшедшую, как она уже окрестила Светлану про себя.

– Да бог с ней, фамилией, ладно, грех невелик. Есть и настоящие.

Она помолчала.

– Вы помните, Виктор Николаевич, далекий город в Сибири, куда вас после учебы распределили? А девчушку-машинистку в той газете помните? – спрашивала женщина, не ожидая ответов. – Ей было семнадцать, молоденькая совсем. Стаж зарабатывала, чтобы поступить потом в университет. Ей так хотелось стать журналисткой, может, не такой известной, как вы, но честной, порядочной. Ведь тогда верили печатному слову. Помните?

Виктор Николаевич с трудом вспомнил, что действительно после защиты диплома его отправили в какую-то Тмутаракань и он пробыл там что-то около года, пока его родители не подсуетились и не пристроили в столичную газету. Но это было так давно. Больше двадцати лет прошло. Поднапрягшись, он даже вспомнил, пусть и смутно, ту девочку, с такими же большими серыми глазами, как у Светланы. Точно, была там машинисточка, с простым таким именем, то ли Катя, то ли Валя… Когда он заходил в машбюро, занося текст, она всегда смущалась, краснела и смотрела с любовью. Грех было не воспользоваться. Он вроде поухаживал за девчонкой немного, попровожал, пару раз даже ночевать у нее оставался, когда одна была дома.

– Это была моя младшая сестра Галя, – продолжила Светлана. – Добрый, светлый, славный и такой доверчивый человечек. Она полюбила вас. Всей своей чистой душой полюбила. Первое настоящее чувство. Ее, но не ваше. Совсем неопытная, она вам поверила. Уж не знаю, что вы там ей наобещали. Как уговорили. Не знаю… Думаю, сочинять вы и тогда были горазды.

Светлана помолчала, вспоминая, переживая снова давно минувшее, но не забытое.

– Когда Галочка поняла, что беременна, вас уже и след простыл, укатили в Москву. Ни адреса, ни письма, ничего. Словно и не было Виктора Павсикакиева.

Все сидели молча, не шевелясь. Лидочка даже дышала через раз, боясь пропустить хоть слово.

– Когда родился Андрюша, Галочки не стало. Нельзя ей было рожать с ее больным сердцем. Сколько я уговаривала, умоляла… Но она так захотела. Говорила: пусть Вити нет рядом, зато его ребенок будет со мной. Глупенькая, наивная девочка…

Слезы душили ее, но Светлана сдержалась. Не здесь. Не перед этими.

– Андрюша родился с патологией. Врожденный порок сердца. Я стала ему матерью вместо Гали. Я была ею для Андрюши семь долгих лет. И таких коротких. Больше его сердечко не выдержало. Теперь бы вылечили, теперь это лечится. А тогда… – она махнула рукой.

Светлана устало села на стул в полной тишине. Сотрудники молчали, кто прятал глаза от неловкости, кто, наоборот, таращился во все оба. Виктор Николаевич, словно уменьшившись, сдувшись, сидел в своем большом массивном кресле как лилипут на престоле колосса. Подчиненные никогда не видели его таким жалким, почти раздавленным.

– Как вы думаете, Виктор Николаевич, ЭТО может стать информационным поводом? – сделала она ударение на «это». – Сгодится для разворота такая история? Ведь вы так любите полоскать чужое грязное белье на страницах вашей замечательной газеты – так выполощите свое! Хотя нет, вряд ли. Таких случаев – десятки тысяч. Они вполне житейские. Не вы первый, не вы последний. Вы же не изнасиловали в извращенной форме. Не убили с особой жестокостью. Не бросили в колодец. Не расчленили. Не съели наконец. Вы просто растоптали чужую жизнь походя, даже не заметив этого. Сущий пустяк по нашим временам. Это – не информационный повод.

Помолчала.

– Не думайте, будто я искала вас, чтобы отомстить за сестру. Слишком много чести! Я встретила вас здесь случайно. И даже не сразу узнала. Да, потрепала вас жизнь, а, Виктор Николаевич? Знаю, что потрепала. Высот в журналистике не достигли, премий не заслужили, из горячих точек под пулями репортажей не делали. Да и правильно, опасно же, могут убить. А жить-то хочется. Хоть и некому после себя оставить добрую память – детей Бог не дал. Может, и правильно, что не дал? Но вы и теперь в своем амплуа – пудрите мозги молоденьким наивным девочкам.