О волках и розах - страница 16

стр.

– Сик, ты… Хорошо. Можешь ты хоть подумаешь над моими словами? Ты ведь мой друг все-таки.

Сик упал на колени с трясущимися конечностями.

– Ронгард, родной, дай мне всего одну дозу! Мне очень хуево. Мне больно. Мне очень больно и страшно.

Скрипя сердцем, Ронгард развернул сверток и достал оттуда шприц и ампулу с неизвестной жидкостью.

– Что у тебя есть сегодня? – Увлеченно спросил Сик.

– Из новенького есть «Белосон». Убийственная штука.

– А из моего любимого?

– Из твоего любимого все тот же «Мозгожог».

– «Мозгожог» мне и нужен.

Скаартар протянул другу шприц и ампулу с желтой этикеткой. Спасение Сика находилось в мутноватой жидкости, похожей на воду с накипью. Скьяльбрис сжал сокровище в руках и направился уверенным шагом к выходу.

– Сик.

– Чего тебе надо? – Нервно спросил Сик.

– Деньги.

– У меня их сегодня нет. – Пустыми глазами скьяльбрис посмотрел на стену. – Дашь мне в долг? Я ведь всегда платил тебе сразу, ты знаешь!

– Забирай. – Ронгард тяжело вздохнул.

– Сик.

– Да что тебе?!

– Ты редкостный ублюдок.

– Ты не лучше.

Сик заторопился к выходу. Навалившись всеми силами на дверь, он открыл ее, при этом даже не пытаясь удержать. Дубовая дверь распахнулась и с силой ударила по стене. Скьяльбрис выбежал на улицу, повернул налево и быстрым шагом направился вниз по улице. «Я знаю, – думал про себя Ронгард, – Я никогда не был хорошим скаартаром».

Ампула в руках приводила Сика в неописуемое возбуждение. Наконец-то! Лекарство, спасительная вакцина снова в его руках. Лекарство от страха и паники. Лекарство от этого мира. Сик чуть ли не вприпрыжку преодолевал глубокий снег. Он бежал домой, пьянея от одной только мысли о том, чем он обладает. Снег на улице буквально расступался перед бегущим скьяльбрисом, а метель становилась все слабее и слабее. Где же родной дом, где можно лечь на пол и раствориться в небытие?

Родной дом уже десятки лет неизменно стоял на Еловой улице. Как и все остальные дома, он поражал своей внешней красотой. Но когда Сик дергал за ручку двери и оказывался в помещении, то раскрывалась бедная подноготная этого здания: голубые потрепанные обои, пыль, скрипящая деревянная мебель, ржавые ванная и раковина, грязные и исцарапанные окна, двери со сломанными замками и бесконечные царящие уныние и безысходность. Сик закрыл дверь, сел на пол и оперся спиной о стенку. На сырых обоях оставался и таял снег. Сик разжал пальцы и еще раз посмотрел на ампулу, чтобы убедиться, что он и правда сейчас ей владеет. Он дрожащей рукой сломал верхушку стеклянной ампулы, опустил ее пониже и, уверенно нацелившись, вогнал шприц внутрь, собирая спасительную жидкость. Через секунды ампула уже валялась на полу, а Сик нащупывал вену на ноге. Вот она, большая и пульсирующая. Готовая разнести радость и блаженство по телу. Игла пробила кожу и аккуратно вошла в вену. «Мозгожог» тихонько влился и смешался с кровью, разбредаясь по организму. Когда шприц опустел, Сик вытащил иглу и откинул инструмент в сторону. Секундная боль сменилась абсолютным спокойствием, даже радостью. Эйфорией. Вся боль куда-то пропала, а тяготы и проблемы канули в небытие вместе со всем этим долбаным миром. Сик с улыбкой начал вспоминать своего доброго друга Ронгарда, погибшую прекрасную жену Воиславу и любимую дочь Кальсет. Воспоминания о жене особенно сладко струились по венам, согревая тело и наполняя кровь пах. Сик сидел, улыбаясь и нежась в лучах утренней Огненной Звезды, заглядывающей в окошко. Дом гудел от сотен гостей, а стол был наполнен горами еды и различных угощений. Все вокруг были счастливы. Сик немножко приподнялся и встал на колени, держась одной рукой о стенку. Он спустил штаны и остался так стоять, нежась в светлых лучах, вливающихся в окошко. В какой-то момент дверь открылась и на пороге появилась дочь Кальсет, тут же отпрыгнувшая от входа.

– Боги, ты просто отвратителен! – Лицо дочери исказилось в отвращении, как у бармена-скаартара.

– Кальсет! Доченька! Ха-ха-ха! Сегодня такой замечательный день! Солнышко! Ха-ха-ха!

– Ты опять обдолбался. – Отвращение сменилось горечью. Кажется, Кальсет с трудом сдерживается, чтобы не зарыдать, хоть и пытается сохранять каменное лицо.