Об ораторе - страница 20

 продолжает плыть прежним ходом, хотя напора весел уже нет, так и речь в своем течении, получив толчок от письменных заметок, продолжает идти тем же ходом, даже когда заметки уже иссякли.

34. (154) Что же касается меня, то я в моих юношеских ежедневных занятиях[114] обычно задавал себе по примеру моего известного недруга Гая Карбона вот какое упражнение. Поставив за образец какие–нибудь стихи, как можно более возвышенные, или прочитав из какой–нибудь речи столько, сколько я мог удержать в памяти, я устно излагал содержание прочитанного в других и притом в самых лучших выражениях, какие мог придумать. Но впоследствии я заметил в этом способе тот недостаток, что выражения самые меткие и вместе с тем самые красивые и удачные были уже предвосхищены или Эннием, если я упражнялся на его стихах, или Гракхом, если именно его речь я брал за образец; таким образом, если я брал те же слова, то от этого не было пользы, а если другие, то был даже вред, так как тем самым я привыкал довольствоваться словами менее уместными. (155) Позднее я нашел другой способ и пользовался им, став постарше: я стал перелагать с греческого[115] речи самых лучших ораторов. Из чтения их я выносил ту пользу, что, передавая по–латыни прочитанное по–гречески, я должен был не только брать самые лучшие из общеупотребительных слов, но также по образцу подлинника чеканить кое–какие новые для нас слова, лишь бы они были к месту.

(156) Что же касается упражнений для развития голоса, дыхания, телодвижений и наконец языка, то для них нужны не столько правила науки, сколько труд. Здесь необходимо с большой строгостью отбирать себе образцы для подражания; причем присматриваться мы должны не только к ораторам, но и к актерам, чтобы наша неумелость не вылилась в какую–нибудь безобразную и вредную привычку. (157) Точно так же следует упражнять и память, заучивая слово в слово как можно больше произведений как римских, так и чужих; и я не вижу ничего дурного, если кто при этих упражнениях прибегнет по привычке к помощи того учения о пространственных образах, которое излагается в учебниках. Затем слово должно выйти из укромной обстановки домашних упражнений и явиться в самой гуще борьбы, среди пыли, среди крика, в лагере и на поле судебных битв: ибо, чтобы отведать всяких случайностей и испытать силы своего дарования, вся наша комнатная подготовка должна быть вынесена на открытое поприще действительной жизни. (158) Следует также читать поэтов, знакомиться с историей, а учебники и прочие сочинения по всем благородным наукам нужно не только читать, но и перечитывать и в видах упражнения хвалить, толковать, исправлять, порицать, опровергать; при этом обсуждать всякий вопрос с противоположных точек зрения и из каждого обстоятельства извлекать доводы наиболее правдоподобные. (159) Следует изучать гражданское право, осваиваться с законами, всесторонне знакомиться с древними обычаями, с сенатскими порядками, с государственным устройством, с правами союзников, договорами, соглашениями и вообще со всеми заботами державы. Наконец, необходимо пользоваться всеми средствами тонкого образования для развития в себе остроумия и юмора, которым, как солью, должна быть приправлена всякая речь. Вот я и вывалил перед вами все, что думаю; и, пожалуй, вцепись вы в любого гражданина среди любой компании, вы услышали бы от него на ваши расспросы точно то же самое.

За словами Красса последовало молчание[116]. Хотя присутствующие сознавали, что на предложенную тему высказано довольно, тем не менее им казалось, что он отделался от своей задачи гораздо скорее, чем бы им хотелось.

Наконец, заговорил Сцевола:

—Ну, что же, Котта? Что вы молчите? — спросил он. — Разве помимо этого вы ничего не можете придумать, о чем бы спросить у Красса?

(161) — Напротив, — отвечал Котта, — право же, я только об этом и думаю. В самом деле, слова текли так быстро, и речь пролетела так незаметно, что силу ее и стремительность я ощутил, а подробности движения едва мог уловить; точно я пришел в богатый и полный дом, где ковры не развернуты, серебро не выставлено, картины и изваяния не помещены на виду, но все это множество великолепных вещей свалено в кучу и спрятано; так и сейчас в речи Красса я успел разглядеть сквозь чехлы и покрышки все богатство и красоту его дарования, но хоть я от всей души желал рассмотреть их получше, мне едва было дано только взглянуть на них. Таким образом, я не могу сказать, что его богатства мне неизвестны, но и не могу сказать, что я видел их и знаю их.